Она металась по сцене, плакала, причитала и бросалась на Тригорина. Но ей не хватало той особенности Уиннифред, которая превращала Нину из трагической героини в опасное существо. Нина в исполнении Пенни была просто трагичной. Ни больше ни меньше.
Но Уиннифред? Она – сила, набирающая мощь и скорость.
Я ушел раздраженный, зная в глубине души, что мне следовало продать этот чертов театр еще вчера.
Прошла еще одна неделя.
Риггс вернулся в город из Финляндии. Арья уехала с Луи в гости к подруге в Омаху, а это означало, что Кристиан временно снова в игре для разнообразия. Мы встретились в «Братстве». Риггс был в бейсболке и опустил голову, стараясь оставаться незамеченным. Я никогда не понимал его увлечений женщинами. Считаю, что терпеть даже одного человека слишком тяжело, не говоря уже о нескольких каждую неделю.
Я пил один стакан японского пива за другим, листая книгу по астрономии каждый раз, когда разговор частенько начинал принимать удручающий оборот.
В какой-то момент обсуждение перешло в русло родителей. Каждый из нас троих был сиротой. На самом деле, я был единственным, у кого не так давно был отец. Кристиан и Риггс так жили с подросткового возраста. Не то чтобы Дуга можно было назвать чьим-то отцом.
– Мы знаем, твой отец плохой пример родителя, но что насчет матери? – Риггс толкнул меня локтем, чтобы обратить на себя внимание.
– Что с ней? – Я загнул край страницы, недовольно смотря на друга.
– Ты никогда нам о ней не рассказывал.
– Она умерла, когда мне было шесть. Я почти не помню, как она выглядела, не говоря уже о чертах характера.
А тому, что помнил, я не доверял. Я вырос с убеждением, что Патрис Корбин была настоящим монстром, такую повестку дня продвигал Дуглас. Главным было то, что она волновалась о «Калипсо Холле» больше, чем обо мне, и проводила там свои дни, как можно дальше от семейства Корбинов.
Я знал, что у нее была квартира в Манхэттене и что она часто оставалась там, когда я был ребенком. Еще у нее был любовник, на которого Дуглас жаловался мне, вероятно, чтобы стереть свои собственные проступки. Судя по моим немногочисленным воспоминаниям о ней, Патрис была кроткой и милой. Но опять же, откуда мне знать? Я был всего лишь глупым ребенком.
– У тебя были с ней хорошие отношения? – спросил Кристиан.
– Мне было шесть, – повторил я. – Тогда у меня были хорошие отношения со всем, кроме брокколи.
– Мы просто пытаемся понять, почему ты стал таким, какой есть, – объяснил Риггс, широко улыбаясь. Он закинул руку мне на плечо, обнимая. – Знаешь, полный псих, который подумал, что отношения с Грейслин Лэнгстон хорошая идея.
– Ах да. Ведь я единственный здесь, у кого испорченные отношения с представительницами слабого пола. – Я вернулся к своей книге.
– Дело не только в этом, – объяснил Кристиан. – Нет ничего удивительного, что ты не помнишь свою мать. Тот факт, что ты даже не попытался разузнать о ней что-нибудь… Это уже кажется странным.
– Спасибо за психологический анализ, господа. Лучше занимайтесь своей обычной работой. – Я допил пиво, взял книгу и поклонился на прощание.
После этого ушел.
Дома я достал старый фотоальбом, единственный, который у меня был, и пролистал наши с матерью совместные фотографии до кораблекрушения. Кристиан и Риггс не ошибались, за последние несколько десятилетий я и правда ни минуты не размышлял о своей матери.
В этом было мало смысла. Она была ужасным человеком, возможно, хуже моего отца.
На первой фотографии она держала меня, когда я был еще новорожденным, смотря на меня с гордостью. Она выглядела измученной, так что я предполагал, что был таким же трудным ребенком, как и взрослым. На второй она стояла позади, держа меня за руки, пока я шатался, делая первые шаги в одном подгузнике. На третьей фотографии мы оба бросали желто-оранжевые листья в воздух, одетые по-осеннему. На четвертой мы с Патрис готовили вместе торт, испачканные и счастливые.
Она не выглядела, как дьявол, какой ее пытался выставить мой отец. На самом деле, вполне возможно, она могла быть чуть ли не святой. Я никогда не узнаю, ведь они оба мертвы.
Правду, к сожалению, похоронили вместе с ними.
Глава 20. Уинни
– Что значит пропал? – спросила я Джереми спустя четыре недели после премьеры «Чайки».
– Исчез. Больше не здесь. Потерян. Пуф! – Джереми щелкнул пальцами в магическом жесте.
– Как постер мог просто… пропасть? – Я оглядывала лобби, все еще надеясь найти его скрученным и спрятанным в уголке. – Он занимал весь холл.
– Простите, мисс Эшкрофт. Когда я пришел этим утром, его уже не было. – Джереми в бессилии развел руками.
Большой постер с изображением нас с Рахимом исчез. Я предполагала, что какие-то панки украли его. Кража бродвейских памятных вещей была частым явлением, когда я училась в Джульярде. Но обычно люди крали маленькие вещи. Например, брелоки или крошечный реквизит, оставшиеся на сцене. Но не целый постер.