Выстрелы грянули в тишине как-то особенно громко. Как нечто чужое и неуместное. Винтовки, паровые машины, поезда — Хентцау до сих пор чувствовал во всем этом что-то противное природе. Стареет, в этом все дело. Зрение совсем никуда, слишком много он видел солнечного света, а от грохота битв слух ослаб настолько, что Нессер приходится повышать голос, когда она с ним разговаривает. Король, правда, делает вид, будто ничего не замечает. Он-то помнит: Хентцау состарился не где-нибудь, а у него на службе. Зато Темная Фея — уж она-то позаботится, чтобы остальные все его немочи заметили, особенно когда узнает, как из-за какой-то шайки оборванцев он нефритового гоила упустил.
Хентцау все еще видит его как сейчас: лицом наполовину гоил, наполовину человек, кожа вся в прожилках благороднейшего из камней, самого святого камня на свете. Да нет, это не он. Не может такого быть. Подделка вроде деревянных божков, которых мошенники сусальной позолотой обклеивают и глупым старушонкам всучивают, выдавая за чистое золото.
Хентцау вглядывался в подступающую ночь, и даже тьма казалась ему стеной нефрита.
Когда следопыт наконец вернулся, даже Хентцау своими подслеповатыми глазами сразу увидел: он потерял след. Прежде за такое он бы его на месте убил, но время научило его обуздывать гнев, дремлющий во всех гоилах, — пусть и вполовину не так мастерски, как овладел этим искусством король. Единственная ниточка, оставшаяся у них теперь в руках, — это россказни про фею. А это значит: в который раз смирив гордость, унизиться перед Темной Феей, слать гонца, спрашивать дорогу. Одна мысль об этом была нестерпимей, чем весь холод подступающей ночи.
— Ты отыщешь мне след! — заорал он на следопыта. — Как только рассветет. Три лошади, одна лиса. Что тут сложного!
Он уже перебирал в уме, кого бы послать к фее, когда к нему подошла Нессер. Ей было всего тринадцать. В этом возрасте гоилы уже давно считаются взрослыми, но большинство начинают военную службу лишь с четырнадцати. Она не особенно преуспела ни в искусстве сабельного боя, ни в стрельбе, но с лихвой восполняла обе эти слабости невероятной отвагой. Впрочем, в таком возрасте не ведать страха и считать себя бессмертным, даже если у тебя в жилах не течет кровь фей, — дело обычное. Он по себе помнит.
— Командир?
Он любит это почтение в ее юном голосе. Лучшее средство от неуверенности в себе, которую посеяла в нем Темная Фея.
— Что тебе?
— Я знаю дорогу к феям. Правда, не на самый остров… Только в долину, откуда на остров попадают.
— В самом деле? — Хентцау и вида не подал, насколько у него отлегло от сердца. Он питает слабость к девчонке, но именно поэтому особенно с ней строг. Как и у него, ее кожа из яшмы, но, как и у всех женщин, с вкраплениями аметиста.
— Я состояла в эскорте, который по воле короля сопровождает Темную Фею во всех ее путешествиях. И в той поездке, когда она последний раз навещала сестру, тоже была. Она, правда, у въезда в долину велела нам остаться, но…
Это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Не придется клянчить о помощи, и никто не узнает, что он нефритового гоила упустил. Хентцау сжал руку в кулак. Однако лицо его сохраняло прежнюю невозмутимость.
— В самом деле? — повторил он нарочито бесстрастным тоном. — Ладно. Скажи следопыту, что теперь нас поведешь ты. Но горе тебе, если заблудишься.
— Точно не заблужусь, командир! — И она умчалась выполнять приказ, унося в сиянии золотых зрачков радость, уверенность и надежду.
Сам же Хентцау не сводил глаз с раскисшего проселка, по которому ушел от них нефритовый гоил. Один из головорезов уверял, будто брат его ранен и им обязательно потребуется ночлег. Сам-то Хентцау может не спать неделями. Значит, успеет их встретить.
НИКОГДА
Было еще темно, когда Джекоб приказал им трогаться в путь. Даже Лиса не смогла уговорить его отдохнуть еще хоть немного, и в глубине души Клара призналась себе, что рада поскорее убраться от всех этих спящих мертвецов.
Какая ясная ночь. Замшевая чернота неба, усеянная блестками звезд. Холмы и деревья силуэтами из черной бумаги, а рядом с ней Вилл, только по видимости близко. Такой родной и такой чужой.