Бессилие и ужас в театре кукол (СИ)

— Знаешь, а ведь это был очень плохой поступок с твоей стороны, — с укором посмотрел на Марка Коля.

— Отнюдь. Я дал ему урок одной из главных добродетелей — мудрости. Может в следующий раз он будет мудрее и не станет так тупо калечиться из-за чужих слов? Впрочем, мужества ему не занимать, не так ли? А это вроде тоже добродетель… у кого-то.

— Не надо скорой! — вдруг прохрипел покрасневший и опухший Рома, придя в себя на руках у друзей.

— О, очнулся, — послышался радостный голос.

— Ну ты и мразь, Малина! — прохрипел другой.

— Это ты просто других моих пороков не знаешь, — сухо ответил Марк и выжидающе оглядел поднимающегося Рому. Рука его и правда была сожжена до безобразия. Камень даже прилип к коже, въелся в неё. Во время паники подростки, когда их товарищ упал на пол, схватили кочергу и с силой оторвали булыжник вместе с большим куском мяса. Даже представить было нельзя, как заживёт это кровавое месиво и заживёт ли?

— Например? — злобно прохрипел Рома Петров, но, видимо, недостаточно злобно, чтобы задание было выполнено. Эта надоедливая просьба разозлить бугая никуда не пропала. Так и осталась висеть.

И тогда Марк крепко задумался: «Он всё ещё не зол на меня? Серьёзно? Но что же более всего злит таких, как он? Надо срочно придумать хоть что-нибудь. Ах да! Вспомнил!».

— Я гей, — проговорил он самоуверенно. Хотя в мыслях его вертелось: «Да разве же это порок? Ну да и ладно, для таких, как он, эти два слова — как волшебное заклинание, произнёс — и они в бешенстве».

Стоило ему это сказать, как задание тут же пропало, а «Ур» повысился со второго до третьего. Марк улыбнулся, но в следующую же секунду его кто-то толкнул, да так, что он отлетел боком прямо в стену. Обернувшись, юноша увидел, как все, кроме Коли, стали обступать его и с ухмылками, полными презрения, осматривать. «Как зверьё. Да уж, вот сейчас я и повеселюсь…», — подумалось ему.

— Белый, а ну иди стой на шухер!

— А-а? Но…

— Быстро! — крикнул на него все ещё шатающийся из-за боли Рома.

Николай, опустив голову, послушно пошёл ко входу и сел там на пол, как-то печально выглядывая в предбанник. Тем временем Марка окружили. Сразу бить его не стали, а решили для начала поговорить, а если быть точнее, то попытаться поиздеваться над ним.

— Ты где живёшь?

— Тебе какое дело? — отозвался Юмалов.

— Говори по доброму, мы всё равно узнаем! — Злобно ответили ему и чуть толкнули ногой в плечо.

— На Н — й проспекте, — соврал Марк.

— Там же нормальные пацаны живут, как ты вообще с такими волосами жив ещё? Короче, ты же понимаешь, что мы всем там расскажем про тебя, и тебя все, только увидят, сразу будут бить? Тебе не дадут нормально жить, тебя будут опускать и опускать, — стал его пытаться запугать Петров. — Но если ты отдашь нам свой телефон, мы никому не скажем. Понял?

Марк не ответил, а лишь закатил глаза. Озлобленный, Рома поднял вверх ногу и пнул наглеца, отбрасывая его к стене и крича: «Понял?!». Сам же Марк в это время подумал: «Как же плохо этот парень бьёт ногами! Даже не бьёт, а просто толкает! Неудачник».

— Ты чего лыбешься, урод? Смешно тебе, что ли? Ты телефон-то отдашь?

— Нет, не отдам.

— Тебе чё, техника важнее жизни? — спросил кто-то в стороне.

Далее разговор как-то не завязался. По очереди к нему подходили и пинали подростки, изредка приговаривая что-то вроде: «Ты теперь будешь нам носки стирать» — и всё в таком духе. Руками они его бить не желали, так как «даже трогать противно». Впрочем, никто из них не умел правильно наносить удары, а потому Марку даже больно не было, напротив, он надеялся, что если его побьют, то он снимает побои и просто пойдёт с ними в полицию. Однако такими темпами у него могло не остаться и самого малого синяка. Это его расстраивало. Тогда он стал подумывать о том, чтобы дать какой-нибудь отпор, но что-то его останавливало.