– Неа, – честно признаюсь. – Зато теперь знаю, о чем поговорить с твоим отцом. В качестве затравки.
Алла вдруг коварно усмехается. Не наблюдал раньше за ней такие оскалы. У меня, что ли, научилась?
– Я тебе отвечу, – она прикусывает кончик языка, оглядывая косые мышцы моего пресса. – Но сначала сделай сто подтягиваний.
– Вообще-то я уже сделал больше трехсот.
– Ну я-то не видела. – Плутовка ослепительно улыбается, отчего у нее сверкают ямочки на щеках.
Понятно, княжне захотелось, чтобы ради нее подвиг совершили. Почему бы нет. Сотней подъемов больше, сотней меньше – без разницы. Только озорство мы тоже любим.
Пускаю нити. Паутинка обвивает княжну за талию. Дёрг – и легкое как пушинка тело Аллы притягивается ко мне. Обнимаю одной рукой девушку за талию.
– Ой, – ее ресницы хлопают, как крылья бабочки. – Артем?
– Только хочу, чтобы ты все увидела с первых мест, – показываю княжне, как оскаливаются настоящие монстры. Алла вздрагивает, а затем обратно тянется ко мне, как мотылек в горящую избу.
Другой рукой перехватываю перекладину обратным хватом.
– И р-раз, – начинаю подход, поднимаясь боком вместе с княжной. – А ты пока рассказывай.
– Это не так-то легко, – тяжело дышит она. – Но попробую. У моего отца старомодные взгляды. Он не просто так скупил большинство крупнейших новостных служб и газет по империи. Любые острые сенсации, которые способны привлечь внимание к нашей семье, он сглаживает.
Хм, старомодные взгляды. Ну, тогда он точно против моего союза с Аллой, а позвал меня к себе только для того, чтобы застращать.
– Ну, то есть князь Настьев скупил газетенки, чтобы отгородиться от мира и никто не лез в его дела?
– Вроде того.
– Если же он разрешил бы своим журналистам поднять шумиху против «Блэкаута», то мог впасть в немилость их патрона – царевича Гоши. Ну или даже всего императорского дома.
Алла молча кивает, глядя на мой сокращающийся бицепс.
– И с остальными владельцами телевизионных каналов та же история?
– Думаю, да. Никто не посмеет перечить императорской семье. Только разве что простолюдины-блогеры, – отмахивается она.
– Забавненько, – замечаю иронию.
– Что именно? – спрашивает Алла.
– Дворяне, которые так громогласно ратуют за честность, не хотят говорить правду. А вот простолюдины, наоборот, подмечают подковерные игры политиков и трубят о них в сети.
– Ты просто не любишь аристократов, – дуется вдруг Алла. – Когда твое положение зависит от императорского слова, опасно перечить престолу. Любой простолюдин на месте отца вел бы себя еще только хуже.
Вот поэтому если и быть мне аристократом, то только независимым. Чтобы никакой царь не мог заткнуть варежку.
– Сто, – отпускаю турник, моя рука соскальзывает с талии княжны.
– Пробежаться не хочешь? – предлагает она.
– Хочу, но за мной ты не угонишься.
Не заигрываю вовсе. Просто теперь у меня темп Гончей.
– А я все равно попытаюсь, – ее глаза сверкают задором.
Не хотелось разочаровывать княжну, но не поддаваться же – тогда вообще обидится. Короче, через три секунды я уже наматывал круги вокруг корпусов в гордом одиночестве.
Отмотаем мой дальнейший учебный день – все равно ничего интересного. Уроки, перемены, обед в столовой, снова уроки. Барышни по-прежнему глазеют на меня, пробки в коридорах образуют, но все это фоном воспринимается. Больше не жалею нежные девичьи сердца – нет, не грубо отшиваю, но ясно даю понять, что вакантное место занято.
Хотя иногда проходят диалоги в таком стиле:
– Артем, а помнишь меня? – вдруг коснется моей руки одна ученица. – Евдокия, ты еще восхищался моей чистотой.
А, та третьекурсница, с которой имела место перепалка у дверей комнаты Аллы. Она еще о своей девственности при подругах заявила.
– И продолжаю восхищаться, – вежливо киваю. – Сила нации держится благодаря непогрешимости таких гордых барышень, как вы.
– Так, может, мы уединимся, – улыбается. – Может, мы вместе…
– Прошу оставьте все как есть, – вздыхаю. – Не говорите дальше. Честно скажу, мне будет неприятно, если мой женский идеал чистоты сейчас рухнет, – она пытается что-то сказать, но я останавливаю, подняв ладонь и почти коснувшись ее губ.
– Пожалуйста, – снова пробует.
– Прошу, сударыня! Не рушьте мое восхищение вами.
Насупив бровки, третьекурсница кивает, и мы остаемся друзьями.