Бессмертие

После полудня он доехал до Хандайлыка и встретился на гузаре кишлака со стариками, бредущими из мечети. Старики были как старики, худые и толстые, с палками и без них, белобородые, с клочками седины на бровях… «Может быть, один из них — Кудратулла Ходжи? Кто же?»

Видимо, он так всматривался в стариков, что они стали поднимать опущенные от смирения или слабосилия головы и вглядываться в него. Отвернув в сторону морду коня, Шерходжа поклонился им всем сразу, поздоровался как полагается. Тогда один из них, самый низенький, но зато и самый длиннобородый, в черном чапане до земли, до снега, остановился, ответил на приветствие и спросил, подходя поближе к остановившемуся всаднику:

— Добро пожаловать, кого ищете?

— Кудратуллу Ходжи-ака, — решился на прямой ответ Шерходжа.

Руки и ноги его замерли, но он все же спрыгнул с коня и поздоровался за руку со стариком, борода которого напоминала о святых людях и обычаях.

— Кудратуллу? — переспросил старик, шепелявя беззубым ртом, и покачал головой. — Ходжи болен… Давно… Но это не главное горе в его доме…

— А что?

— У него — поминки. Зятя бог забрал. Три дня, как зять скончался.

— Какой зять?

Старик с сомнением посмотрел на Шерходжу и ответил:

— Какой! Ведь у него одна дочь, — значит, и зять один. Был. Латиф… Смирный джигит, никому не мешал, да вот… дни его… Идемте, я провожу вас, — смягчившись, сказал старик.

Зеленые ворота были распахнуты. Перед домом в два ряда стояли скамейки, накрытые приснеженными одеялами. На них сидело несколько человек, перепоясанных поверх халатов платками. Увидев приезжего в такой знатной шубе и шапке, ведомого седым стариком, люди, пришедшие помянуть покойного, быстро встали — один за другим — и поникли головами, сложив руки на животах.

Старик остался с ними, а Шерходжа поднялся на веранду во дворе и вошел в комнату, оставив у порога калоши. Он не любил покойников и редко ходил на такие церемонии, но все было как всегда и всюду. Дородный дядя читал коран у низкого столика, молился за упокой души незнакомого Латифа. Пол вдоль стены был застелен одеялами для всех приходящих. А рядом с чтецом согнулся с застывшими четками в руке человек, которого Шерходжа сразу узнал, — некогда веселый бай борцовского вида, а теперь совсем потерявший и этот вид, и прежнюю веселость на лице Кудратулла Ходжи.

Согнув колени, Шерходжа опустился на одеяло поближе к хозяину. Тот глянул на него, задержал взгляд, и Шерходжа спросил, в почтении складывая руки:

— Не узнаете, дядя Кудратулла?

Старик напряг слезящиеся глаза:

— Кто такой?

— Я — сын вашего друга Нарходжабая, Шерходжа.

— О-хо-хо! — завздыхал и задвигался Кудратулла Ходжи. — Неужели такой большой уже?

— Последний раз вы меня видели, дядя Кудратулла… когда приезжали к нам вместе с дочерью Акидой, — добавил Шерходжа на всякий случай. — Это было на весеннем празднике у нас, в Ходжикенте. С тех пор прошло не меньше десяти лет, наверно…

— Как быстротечна жизнь! — воскликнул, горюя, старик Кудратулла. — Вчерашние птенцы стали уже вон какими джигитами, а мы так же быстро движемся к полной немощности. Эх-ма! Это еще можно понять… Нагрешили… А вот молодые-то за что? Мой зять — Латиф, он за что?

— Не убивайтесь, дядя Кудратулла, уже не поправите ничего. Видно, так угодно было господу. А как Акида? — исподволь спросил он, но старик не расслышал, потер глаза и сам спросил:

— Как здоровье Нарходжи, где он, сыночек?

«Слава тебе, — порадовался Шерходжа, — сюда действительно не доползли еще старые, уже двухмесячной давности, новости…» Но, подумав, что Ходжи мог и полюбопытствовать, не отпустили ли отца, просто так справиться о здоровье, решил, что лучше не врать, тем более что от этого — никакой выгоды.

— Отец мой в тюрьме, разве не слышали? Советы посадили, богатства добиваются…

Старый Кудратулла поцокал языком, отполз на несколько шагов на карачках, долго вставал, опираясь о пол руками… Куда? Оказывается, за чаем! Шерходжа помог ему, и беседу они продолжили в углу комнаты, отхлебывая горячий чай, который был как нельзя кстати.

— Ах, учил я Нарходжабая, учил! Не послушался… Сам виноват…

— Человека сразу не переделаешь, — обронил Шерходжа понимающе и сочувственно.

— А разве заберешь свое с собой на тот свет? На каком верблюде увезешь? А-ха-ха! С чем ушел Искандер, богатейший царь Александр Македонский, как его европейцы зовут? Забрал с собой свои завоевания? Где и кому остались все богатства и сияние эмира Тимура? Кем стали они сами, где они, кто? — Кудратулла снова цокнул языком. — Не нужно противиться Советам, сдай золото, сдай все честно, подчинись…

— Кому?

— Народу. Ведь — народная власть.

Шерходже хотелось засмеяться и сказать, что все равно, у кого власть, тот и выше, но он следил за собой, как никогда, и сдерживался, а старик прошамкал:

— Если время на тебя не смотрит — ты на время смотри! Но Нарходжа дурак. Сколько раз увещевал этого дуралея…