Бессмертие

Он усмехался над тем, как она испугалась. Будто это доставляло брату удовольствие. Он и мальчишкой любил озоровать и пугал ее по-разному, то внезапно спрыгивая перед ней с крыши какого-нибудь сарая, то проскакивая перед самым ее носом верхом на карабаире, подаренном отцом. Вспомнилось, как с ходу остановленный жеребец бил копытом и ржал, а Шерходжа счастливо смеялся.

Сейчас все было другим, не похожим на озорство. Брат… Масуд… Дильдор молчала, но мысли роем кружились и не находили ответов на такие жестокие и простые вопросы: надолго ли пришел брат, ведь сейчас может появиться «бессердечный учитель», что делать?

— В школе была?

— А где же? Конечно, в школе.

— Чего так испугалась, золотко?

— Не ждала, сам сказал.

— Не забывай, что я живой еще.

— Мама ушла к Кабулу-караванщику. Возможно, и ночевать там останется.

Она надеялась — он, может быть, заинтересуется матерью и тоже отправится к Кабулу, где есть еда и водка, Будет пить чашками, как в последний год распивал с дружками.

Но Шерходжу ее сообщение не заинтересовало.

— Угу… А в школе какие новости?

Если начать ему рассказывать, он захочет все выслушать, а так, может, все же уберется в дом мельника, вслед за матерью, к своей Замире. Зашевелился. Мятая подушка с краю ковра подсказала, что Шерходжа, вероятно, пришел в дом, когда стемнело, и спал тут, пока ее выбирали старостой… Был ли он в кухне? Видел ли припасы, разложенные там для плова? В кухне, занимавшей крохотную постройку-коробочку во дворе, темно. А лампа стоит на прежнем месте, где она зажгла ее, и горит точно так же. Похоже, Шерходжа не трогал лампы. Его устраивала темнота…

— Какие новости! Я сегодня первый раз там была. Пока нечего сказать.

— Как же! Говорят, новая учительница приехала! С утра занималась с малышами — ублюдками голытьбы…

— Да… А вечером вела урок с нами, с женщинами…

— Милашка?

— Ничего, — Дильдор пожала одним плечом. — Новый учитель — сильный, большой…

— Да, говорят, красавец!

— Богатырь!

Дильдор невольно хотелось внушить брату, что с ним, новым учителем, опасно связываться:

— Аскара уложил на кураше.

— Откуда ты знаешь? А, школа гудит?

— Мама сказала мне еще раньше.

— Значит, теперь их там пять человек, — задумчиво протянул Шерходжа, будто бы для себя, а не для нее.

— Где?

— В школе. — Он начал перечислять: — Учитель, новенькая, сволочь эта Кадыр со своей женой…

— Четыре.

— И сторож Ахмад. Старик, а тоже надо палец загнуть. Раньше его там не было, а теперь сидит рядышком — в сельсовете…

Зачем он их пересчитывает? Почему это его волнует? Боже, задержи Масуда, не дай им встретиться. Пусть лучше он совсем не придет! Боже, милостивый, милосердный, помоги мне. Помоги!

— А ты чего пришел?

— Тебя повидать. Послушать. Давно не видел любимую сестренку. Соскучился. Чем угостишь?

— Сейчас буду себе чего-нибудь готовить, вместе и поедим.

— А выпить найдется? Поднесешь?

— Смеешься надо мной? — она и сама засмеялась.

Откуда силы брались, но она старалась раскрепоститься, освободить себя от этой леденящей парализованности, а его от настороженности, с которой он прислушивался к любому порыву ветра в саду, встряхивающему листву на деревьях, к глухим, случайным шлепкам яблок, упавших с веток, как будто он ждал, ловил и боялся прозевать чьи-то шаги. Дильдор тоже напрягала слух, и до нее иногда доносился далекий собачий лай. Больше, слава богу, ничего.

Шерходжа поднялся:

— Смеюсь, сестренка.

— Замира сегодня приходила…

Была последняя надежда, что он еще заинтересуется Замирой, но брат даже не услышал.

— А вот это, слушай, серьезно… Про школу я все должен знать: где они снят, где едят и какой характер у этого самого Масуджана. Говорят, он веселый и петь любит… Ты мне будешь о нем рассказывать. Только для этого я тебе позволяю в школу ходить. В ликбез!

— Я ничего не знаю.

— Узнаешь. Я еще приду.

— Когда?

— Самому неизвестно.

— Почему тебе надо… все это… про школьных учителей?

— Потому что они живут в нашем доме. Понимаешь ты, в нашем с тобой! Мы их не звали, а они пришли! — Шерходжа, как всегда, быстро воспалялся и уже кричал, потрясая горстью, но потом сдержался, стиснул горсть в дрожащий кулак. — Я пошел.

— Куда?

— Не твое дело.

Он как-то загнанно оглянулся на нее, и дверь качнулась, хлопнула и отошла со скрипом. За ней темнела пустота. Как будто и не было здесь брата, никого не было. С каким нетерпением и радостью час назад она ждала Масуда, а теперь радовалась, что он опаздывал, и благодарила бога: «Спасибо, что ты услышал мою просьбу и внял ей. Ты велик и всемилостив, я теперь сама убедилась в этом».

Между тем Масуд, услышав, что Дильдор зовет его в свой сад, испытал в первую минуту что-то похожее на прикосновение счастья. Это не было ни ликованием, ни чувством победы, от которого хочется трубить во все карнаи и петь, это было что-то тихое, как движение воздуха от крыла невидимой птицы, — все ждут, что она пролетит над ними, да не все дожидаются, а он… И когда он ответил, что придет, он помедлил не потому, что раздумывал, а просто боязно было поверить в этот состоявшийся миг чуда.