Бессмертие

От Камня разбегались прямые лучи ясного белого света. Пронизывали три четверти небосвода, уходили в глубь космоса на десятки тысяч километров. Показывали куда-то прочь от Земли. Я не догадывался, что это за явление; наверное, обычный свет, ибо лазерные и родственные им лучи видны, только когда отражаются от пыли, а в космосе пыли немного. Мы так и остались невеждами, почти дикарями. Световые полосы вдруг угасли, и секунду не было ничего, кроме звезд и Камня, который теперь сверкал поярче и висел повыше. Быть может, подумалось мне, Корженовский начертал на небосклоне грубый эскиз, а мы сумели разглядеть лишь отдельные штрихи.

А потом от пятнышка Камня через все ночное небо развернулся пышный сине-фиолетовый занавес — от горизонта до горизонта за считанные секунды. На нем алело множество заплат; понадобилось напрячь зрение, чтобы за этими неясными пятнами разглядеть луны, как две капли воды похожие друг на друга. Мы насчитали двадцать или тридцать.

Вскоре занавес расползся, как гнилой парус под напором ветра, и вот уже на его месте извиваются и пульсируют зеленые щупальца. Омерзительное зрелище вызывало тошноту, словно я стал свидетелем какого-то противоестественного, кроваво-таинственного рождения; некие силы уродовали космос, подчиняли его своей извращенной воле.

Затем все померкло и небо вновь обрело ясность и нерушимый звездный покой. Что бы там ни происходило, мы этого уже не видели».

Пух Чертополоха

Сквозь купол, прикрывающий скважину на северном полюсе, Корженовский глядел сверху на Шестой Зал. Его пальцы неустанно вертели игральную кость из железо-никелевого сплава. Рядом, сложив на груди руки, витал президент, облаченный в церемониальную мантию, в головном уборе, что напоминал тиару китайского мандарина. Он прибыл с внеочередного заседания Нексуса, чтобы лично пронаблюдать за второй и третьей сериями испытаний. Сейчас они проверяли аппаратуру Шестого Зала.

Третий квадрант исторг облачко дыма, и тотчас над поврежденным блоком завис летательный аппарат.

— В чем дело? Авария? — спросил Фаррен Сайлиом.

— Пожар в трубе инерционно-радиационного контроля, — рассеянно ответил Корженовский. Его взгляд метался по важнейшим узлам Шестого Зала, по местам, где малейшее завихрение псевдопространства могло взорвать огромные участки дна долины. — Пустяк.

— А в целом все благополучно?

— Вполне, — уверил Корженовский.

— Долго еще до стыковки?

— Девять дней. — Корженовский позволил ветру медленно отнести его в сторону от президента. — Машинам нужно время, чтобы войти в нормальный ритм. Должна рассеяться петлеобразная виртуальная Вселенная. После этого выход будет свободен, и мы сможем состыковаться.

— Для нас с председательствующим министром это не очень утешительно, — плотным зарядом пиктов сообщил президент Корженовскому. — Признайтесь, вам ваше задание тоже не по душе.

«Ты сам так торопишь события, будто решил всем отомстить», — подумал Корженовский, а вслух холодно произнес:

— По крайней мере, мы возвращаемся в родную среду. К жизни, от которой вряд ли стоило отказываться, внимая дурным советам.

Столь откровенная самокритика не вызвала отклика Фаррена Сайлиома. Как ни крути, именно Корженовский был вдохновителем отказа.

Паутина стала такой густой, что было уже невозможно различить отдельные нити.

Пух Чертополоха

«Что такое Павел Мирский?»

Прервав гимнастические упражнения на голом полу, Ольми молниеносно включил второй уровень защиты. Вопрос пришел открытым текстом, не от дубля и не по специальному каналу. Он не походил ни на случайную мысль, ни на блуждающее эхо мысли.

Ольми несколько минут простоял в неподвижности посреди комнаты. Его лицо ничего не выражало, но все мышцы были напряжены, а разум лихорадочно искал источник вопроса.

Проверив связи между имплантами и мозгом, Ольми понял, что повторять вопрос никто не собирается. Фраза прошла как по маслу, почти не оставив следов, а явилась она из естественной памяти. Итак, оборона сокрушена, хоть и выглядит невредимой.

Комната казалась мрачной, впору усыпальнице. Минуту-другую Ольми размышлял, не взорвать ли свое сердце и импланты, затем обнаружил, что это невозможно: перерезаны волевые связи. Теперь он умрет лишь в том случае, если ярт потревожит скрытые в имплантах «взрыватели».

А кстати, где дубль? Неужели все, даже тайные телохранители — во власти врага?

«Павел Мирский — человек наподобие тебя? Или командирован другой заинтересованной стороной?»

Ничем не оправданная надежда, что еще удастся выкрутиться, велела Ольми отключить разум. Он не имел ни малейшего представления о том, как такое могло случиться и насколько велика брешь в его защите.

«(Я) нахожу много скрытой информации, которая дает недостающие цвет и форму», — продолжал голос, очень похожий на внутренний голос Ольми. Это подсказало, что его естественные субличности, которых психологи Гекзамона называют функциональными агентами, подчинились противнику.