Бессмертный мятежник

На первом году службы армия заставила Сиваря подтянуться, но, отслужив положенное и попав в категорию "черпаков", а затем и "дедов", он снова предался развеселой жизни. Не было в роте хуже "дедушки", чем Сиварь. Особенно не любил он студентов, злой волей судьбы заброшенных в армию. Сиварь гонял очкариков до посинения – мочился им в сапоги, заставлял ползать по-пластунски под кроватями в противогазе, раскачивать свою койку всю ночь напролет и петь "баю-бай, должны все люди…" И снова судьба поступила несправедливо с бедным Сиварем. Однажды утром он не встал на побудке. Сивый лежал, уткнувшись лицом в подушку, а кровь запеклась на его затылке студенистой лепешкой. Приложили его хорошо – "Если б были бы мозги у его бы, точно бы вылетели бы", – покачивая головой, говорил фельдшер Святослав Христофорыч Иптыркин. Но Сиварь выжил, хотя и провалялся в красноярском госпитале три месяца. С тех пор начал он заикаться, часто просыпался в мокрой постели, а временами находили на него припадки помутнения, когда крушил он в дикой злобе все, что попадалось под руку.

Комиссовали Сиваря из армии подчистую. Вернулся он в родную деревню, но с женой жить не стал – вместо того запил вчерную, воруя все, что удавалось стащить. Едкая горечь подступала к горлу Сивого, когда видел он, как его сверстники, некогда вместе с ним пившие водку в школьном туалете, обзаводятся семьями, хозяйством, выстраивают кирпичные дома. Многие из них так же приворовывали на колхозном дворе, но добро это шло им в пользу, не вытекая, как у Сиваря, между пальцев. Все это было страшно несправедливо. Бывшие друзья были вечно заняты и пренебрежительно смотрели на Сиваря, называя за глаза "опоем". Но Сиварь точно знал, что он не ханыга какой-нибудь. Верил он, что еще покажет всем зажиревшим фраерам, на что способен. Сиварь не мог выразить это словами, но чувствовал, что он ПРАВ, прав всегда и во всем, а весь остальной мир НЕПРАВ. Лучший способ устранения этой несправедливости состоял в том, чтобы плеснуть под жабры. Тогда мир становился светлее, а кореша-бухарики казались надежными и стоящими друзьями.

Участковый не раз предупреждал Сиваря, что отправит того в ЛТП или упечет в тюрягу за тунеядство (существовала тогда еще такая статья). Но Сиварь сам определил свою судьбу, свалившись по пьяни в кювет, перевозя на тракторе два центнера ворованных ящиков с помидорами. Поначалу дали ему три года условно, но за несколько месяцев Сивый успел нашкодить столько, что повторный суд изменил меру наказания и отправил его в колонию общего режима.

Там-то он и сблатовался с Лосем. Хорошая парочка получилась. Лось тешил самолюбие, командуя слабодушным Сиварем. Конечно, ему бы хотелось управлять людьми покрепче, чем алкоголик-мичуринец, но для начала и это было неплохо. Лось обещал маленькому озлобленному человечку золотые горы. Сиварь, конечно, не верил никому и в глубине души питал неприязнь к Лосю, как к любому представителю человеческого рода. Но он не любил работать мозгами, ему было приятно переложить заботы о завтрашнем дне на плечи другого человека – пусть и не самого крутого, но все же изобретательного. Желания Сиваря были незатейливы – бутылка водки, веселая пьющая баба под боком и пара приятелей, с которыми можно налопаться, пошуметь и набить морду какому-нибудь незадачливому прохожему.

Трудно сказать, до каких пределов простирались амбиции Лося. Но судьба играла по своим собственным правилам – после выхода на волю кореша оказались в пустоте, без опоры под ногами. На работу устроиться было трудно, да и не собирались они работать. Дел путных не было, даже вокзальные шлюшки воротили от них нос. Пришлось примазываться шестерками к одной из бригад Крота. И теперь уже не менты, а Крот дошлый не давал Лосю свободно вздохнуть. Обидно было честным воришкам стоять на цырлах. Несправедливость продолжалась – молодые да ранние обходили их по всем статьям, а Сивый с Лосем вечно сидели без денег, на подсосе.

Но вот, кажется, удача повернулась лицом и к ним. Лидочка, одна из подружек Лося, позвонила и сказала, что точно знает человека, который только что выиграл в лотерею целую кучу денег. Он записала номер его машины и даже узнала, где он живет, через подружку в ГАИ. И вот Сивый, Лось и Лидочка сидели в кафе и обсуждали ситуацию.

– Значит, говоришь, затарился фраер? – Лось растягивал фразы, говорил с блатной ленцой, сплевывая слова с губ словно семечки. Лидочка млела от его манеры, хотя и не понимала половины слов из тюремной фени, которой Лось злоупотреблял. Этот детина выглядел в ее глазах этаким благородным бандитом. Любила она таких мужиков – крупных, с клешнястыми лапами и незатейливыми повадками. Дема, с его эстетскими замашками и куртуазным тоном, просчитался, произвел на Лиду самое отвратное впечатление. Такого пижона и заложить было не жалко.