Но теперь ситуация изменилась. Менты совсем оборзели и перестали признавать какие-либо правила. Они хватали "братву" по поводу и без повода, били их в месиво, пока те не начинали мочиться кровью, шили им безумные срока – "был бы человек, а статья найдется". АРДы вытеснили уголовников с насиженных мест и посадили на сухпаек. Теперь уже нельзя было без опаски наехать на самого задрипанного лавочника – через полчаса его лабаз был оцеплен мрачными солдатами в черном, а незадачливых рэкетиров тащили в ИВС. Это была война – и окончательно ее объявили, когда разгромили и сожгли любимое кафе Крота. Уголовники перешли на "нелегалку", все труды Крота и прочих авторитетов по налаживанию мирной жизни пошли прахом.
Прожектор вспыхнул в последний раз и погас, стекло со звоном осыпалось на землю. Один – и еще один – прожектора слепли, погашенные выстрелами. Кольцо сияющего света, окружающее поляну, зачернело разрывами. Минута – и последний фонарь закрыл свой ослепительный глаз. Теперь только фары автомобилей освещали площадку, глядя в лицо невидимому противнику.
– Что, змеи, заткнулись? Подавили вам чичи? – торжествовать было рано, но парням очень хотелось верить, что удастся вырваться из удушающего круга.
Черная лава хлынула со всех сторон. Люди-автоматы в черной униформе, с красно-белыми нашивками на рукавах шли шеренга за шеренгой, топот их подкованных башмаков сливался в ритмичный грохот. Их было много, очень много. Как тени, выныривали они из-за деревьев, и двигались вперед, с дубинками наизготове.
– Мать честная, так это же АРДы, стрекозлы юные! Тимур и его команда! – Выстрелы прекратились, "братва" с гоготом повскакивала в полный рост. – Не, ты смотри, буром идут! Ну, пионеры, держись! Ща мы вам понавтыкаем!
Народ повалил из-за прикрытий, засучивая рукава. Кастеты тускло блеснули на пудовых кулаках. Огромный верзила, стриженный наголо, вылетел в центр площадки, срывая на ходу куртку.
– Кока, вмажь им!
– Кока, сильно не бей! Десяток положишь – остальные сами свалят!
– Ща! – Кока блестел золотыми фиксами, наслаждаясь всеобщим вниманием. – Ща, козелки-моргалики, клыки вам поснимаю! Ща, Ардюшник весь урою! Налью вам, как богатым, писуны ментовские! Вот те "борьба с преступностью"! – он с размаху ударил в лицо первого подбежавшего солдата и тот рухнул на землю. – Вот те мясная! – Второй АРД не успел даже взмахнуть рукой. – Вот те…
Сразу четыре дубинки опустились на голову Коки и проломили ее, как целлулоидный шарик. Молчаливая, сопящая черная орда пронеслась по телу Коки, размазав его по асфальту, и врубилась в толпу "качков". Солдат Армии Добра было больше, но "братва" превосходила вчерашних подростков по бойцовским качествам неизмеримо. Впрочем, трудно было сказать, кто одержит верх в этой бурлящей массе. Кастеты, дубинки, ножи – ничто не оставалось без дела в хрипящем ненавистью месиве.
– Вот, значит, как, – медленно произнес Избач. – Вот для чего, значит, ты нас позвал, Крот. Хвост ты нам приделал, ментягу на нас навел… Нехорошо, брат. Нехорошо…
– Бача, не бухти. – Крот напряженно глядел в лобовое стекло, кулаки его мучительно чесались от желания вылететь из машины и убить, убить, убить пару-тройку сучонков Ираклия. Он вспомнил бунт на Замаевской зоне – крики, выстрелы, тупые удары, лай собак, хриплое пыхтение и лужи черной ночной крови. Нет, тогда ему не было так страшно, как сейчас. Жуткий, выворачивающий мозги ужас накатил на него, и он знал только один способ преодолеть его – смешаться с этой толпой и бить, бить, бить…
– Крот, слышь? – Избач цедил слова сквозь зубы, – я слыхал, что ты ссучился? Что с легавыми ля-ля ведешь? Что ж ты делаешь, стукач?
– За слова свои отвечаешь? – Крот резко повернулся к Избачу и почувствовал, как в бок уперся ствол. Избач выразительно щелкнул предохранителем.
– Мои слова при мне. А вот ты, с-сукадла фараонская, сейчас за все ответишь. Не дергайся, фигарь. Одно только скажи. Ты ведь вроде как другом мне был! Я хоть раз тебя предал? За что же ты меня так? Ну ладно, своих людей ты подставил, Иуда. А моих-то фартовых за что заложил? Своих мало показалось? Выслужиться захотел? Они на пырло за тебя пошли, а теперь порешат их всех на месте.
– Не крути понты, Бача. – Крот старался говорить спокойно, забыть о пистолете, прижавшемся к ребрам. – С ментами я связан не больше тебя, не в них дело. Ты сам знаешь, кто сейчас над легавыми паханит – Ирокез. Он все прибрал к рукам. Я хочу выманить Ирокеза. У меня человек на стороне сидит, киллер. Как Ирокез здесь засветится – он берет его на мушку. И мочит. Без Ирокеза вся эта орда – так, стадо лапшевое…
– Уши мне не топчи, а? – усмехнулся Избач. – Где он, Ирокез-то твой? С таким, как ты, стукачом, разговаривать – и то в падлу будет! Вылазь из машины!
– Я сказал: не бухти, Бача…
– Вылазь, сказал! Тварюга! Не хочу машину гадить твоей сучьей кровью!
– Ладно, ладно… – Крот медленно отодвинулся, щелкнул ручкой двери. Примирительно поднял руки. И обрушил их на круглую лысую голову Избача.