Бесы: Роман-предупреждение

подлог и анонимка оформляются в особый, привилегирован ный жанр искусства слова; литературный этикет, допуска ющий искажение и извращение самой идеи авторства, ложь и мороку; — серьезнейшие симптомы болезни русского об щества, запечатленной в романе Достоевского, наиболее «ли тературном» из всех его произведений. Но на фоне всеобщего распада и катастроф смутного времени тем большее значение обретают спасенные шедевры. В высшей степени символическим для литературной панорамы «Бесов» оказывается факт «недоработки» Петра Верховенско го: охотясь за чужими рукописями и их авторами, он упуска ет из виду двух наиболее серьезных и опасных для него сочи нителей. Поразительно: выслеживая и шантажируя Ставроги на, Петр Степанович абсолютно ничего не знает и даже не предполагает о существовании исповеди — отпечатанных за границей листков тиражом в триста экземпляров. Какой шанс был им упущен и какую интригу развернул бы он, попа дись ему текст исповеди, трудно и вообразить. Вне поля зрения Петруши остается и самый главный сочинитель «Бесов» — Хроникер, благодаря честности, трудолюбию, му жеству и бесстрашию которого и стала возможна Хроника века 1. Будущее русской литературы, особенно в тяжелые, суровые для нее этапы существования, неизменно связывалось у Дос тоевского с самоотверженной деятельностью тех, кто, «припо миная и записывая», противопоставит свой труд духовной энтропии, разрушению и уничтожению культуры.

* * * Обозревая в «Дневнике писателя за 1877 год» состояние современной литературы, Достоевский писал: «Огромная часть русского строя жизни осталась вовсе без наблюдения и без историка… Кто ж будет историком остальных уголков, кажется, страшно многочисленных? И если в этом хаосе, в котором давно уже, но теперь особенно, пребывает общест венная жизнь, и нельзя отыскать еще нормального закона и ру ководящей нити даже, может быть, и шекспировских раз меров художнику, то, по крайней мере, кто же осветит хотя бы часть этого хаоса и хотя бы и не мечтая о руково дящей нити? (25, 35). 1 Подробнее об этом см.: Карякин Ю. Достоевский и канун XXI века. М., 1989, с. 243–318.

Литература, понимаемая Достоевским как живая история современности, нуждалась в кадрах — историков, летописцев, хотя бы просто наблюдательных очевидцах. Пусть это будут сочинители не шекспировских масштабов, а «маленькие» лите раторы, не умеющие найти руководящей нити, но и они нужны отечеству. «У нас есть бесспорно жизнь разлагающа яся и семейство, стало быть, разлагающееся, — продол жал свою мысль Достоевский. — Но есть, необходимо, и жизнь вновь складывающаяся, на новых уже началах. Кто их подметит, и кто их укажет? Кто хоть чуть-чуть может определить и выразить законы и этого разложения, и нового созидания? Или еще рано? Но и ста- рое-то, прежнее-то все ли было отмечено?» (25, 35). Чуть раньше, в подготовительных набросках к «Подростку», Досто евский записал программу будущего предисловия к роману: «Факты. Проходят мимо. Не замечают. Нет граждан, и ни кто не хочет поднатужиться и заставить себя думать и заме чать» (16, 329). Итак, «думать и замечать», «подметить и указать», «хоть чуть-чуть определить и выразить», не пройти мимо фак та — таковы были необходимейшие качества гражданина- литератора, в появлении которых на горизонте российской словесности так заинтересован был Достоевский. Егор Ильич Ростанев, наивный, простодушный и очень далекий от литературы герой «Села Степанчикова…», востор женно рассуждает: «Отечественные записки»… превосходное название… не правда ли? так сказать, все отечество сидит да записывает… Благороднейшая цель! пре- полезный журнал! и какой толстый!» От Макара Девушкина, робко дерзающего «описывать», до Ивана Карамазова, создавшего гениальную поэму-притчу, все вместе герои-сочинители Достоевского олицетворяли мечту писателя об отечестве, граждане которого думают и обсужда ют, читают и наблюдают, подмечают и припоминают, а глав ное — записывают и записывают, создавая коллективную лето пись жизни, хронику своего времени. Под пером Достоевского и его героев-литераторов Россия читающая превращалась в Россию пишущую, где каждому давался шанс сказать сокровенное слово, выразить свою душу, приобщиться к истине, осуществить свое кровное право на правду. Слово правды, неотъемлемо принадлежащее рядовому человеку, произносилось и писалось им с превеликим тру дом, коряво, нелепо, смешно, порой — уродливо. Сбиваясь и