Бета-самец

Вертолетное поле под разными углами, в разных нарядах: в вечерних — пурпурных и синих, в будничных рыжеватых. Дачи. Кривые заборы. Бочки для полива с одинаковой надписью «Соляра, в/ч 31278». Рассохшаяся кадушка, в щелях которой поселился мох. Кровать с просевшей до земли сеткой, на которую выложены оранжевые тыквы. Фотосессия ворон: вороны на ветках, вороны на снегу, клюют, целятся зрачком в объектив. Много портретов. По большей части люди пролетарского вида. Но радующие глаз. Чаще всего Сергей фотографировал их за работой. Автомастера на фоне гаражей, вымазаны машинным маслом. Портные обоего пола — эти сняты в производственном интерьере, среди швейных машинок и раскроечных столов. Портреты портных особенно удачны. Лица, взгляды. Образцово-показательные портные — любо-дорого.

Дача располагалась на приподнятом крае поселка, немалая его часть как на ладони. Первая же прогулка убедила Топилина в его открытии: «Яблоневые зори» — царство гаражного бизнеса. Ближняя к трассе линия почти сплошь состояла из гаражных мастерских. В двух-трех дворах, судя по обилию коробок и ящиков, выложенных высокими рядами, торговали овощами и фруктами. Где-то в глубине поселка спрятался и тот швейный цех, в котором Сергей фотографировал портных, — наверняка нелегальный.

Мама говорит, Антон звонил несколько раз.

Сначала интересовался как бы между прочим. Потом стал налегать: куда Саша подевался, срочно нужен, где его найти. Разволновал маму. Мама заключила, что у старинных партнеров случился обычный буржуйский разлад. Кое-что о жизни по законам барышей и чистогана мама знала: однажды деньги перестают делиться на два — и друзья превращаются во врагов.

— Ты поэтому и спрятался. Ты ведь не станешь строить козни. В тебе-то я уверена. А он, видимо, затеял с тобой враждовать. Так?

Чувствовалось, что готовилась к разговору.

— Саша, ты в серьезной опасности? Скажи. То есть… в криминальном смысле?

— Нет, мама, — ответил он искренне. — В криминальном — это вряд ли. Не волнуйся.

— Но Антон за тобой охотится? Мне так показалось.

— По-дружески. Просто соскучился.

— Саша, можно я к тебе приеду? Ты далеко?

— Не очень, мам. Но не надо ко мне, ладно?

— Как всегда.

— Ну почему же «всегда»…

— Саша, я не буду взывать к твоим сыновним чувствам, жаловаться на свои переживания. Сам все понимаешь. Раз ты прячешься, значит, тебе так нужно. Значит, я… подожду, пока у тебя все утрясется. Но ты не пропадай, пожалуйста. Присылай мне каждый день эсэмэску. Хорошо?

— Хорошо.

— Саша, вот еще что. Если речь о деньгах, ты просто отдай их. Просто отдай, и всё. Не нужно из-за денег.

— Ладно, мам, как скажешь.

Топилин усмехнулся, повторив про себя: «отдай, и всё». Даже обидно.

Не что иное, как деньги, добытые им в расчетливой дружбе с Антоном, превратили тягостный уход за Зинаидой в предприятие, не лишенное комфорта. Врезаны в крест удобные мягкие поручни, облегчены балки, уменьшена нагрузка на позвоночный столб… появилась возможность поставить свой подвиг на паузу и передохнуть. Периоды обострения можно пережидать в клинике именитого профессора, а не в бесплатной клоаке с общими палатами.

Будто подслушав его мысли, мама продолжила:

— Саш, не сомневайся. Мы с Зиной вполне сможем жить, как когда-то. А ты снова…

— Мам, извини, — не выдержал он, перебил. — Не нужно об этом. Рано пока.

Что задевало его особенно остро — он понимал, что так и будет: она сможет. Сможет без сиделок и отдельных палат, и запросто вернется к сухарям и овсянке, и будет ходить за бедной Зиной до самого конца.

Знать бы, что и сам сможет — начать жизнь заново. И, что немаловажно, начать свою собственную.

Когда подсохла намокшая из-за забитого желоба стена, Топилин сумел хотя бы отчасти ответить себе на вопрос, чем занимался целыми днями Сережа, когда не фотографировал. На фанере, которой была обшита верхняя комнатенка, отчетливо проступили матовые круги размером с кулак. Кругов было много, они сходились в большой круг, постепенно сгущавшийся к центру. Облезлый теннисный мяч с самого начала лежал на полке рядом со спичками и неработающим фонариком. Сунув под голову подушку, Топилин откинулся поперек кровати, запустил мячом в стену, и мячик послушно к нему вернулся, выбив из фанеры крепкий барабанный звук.

— Отлично. Проблема досуга решена.

— Идешь? — спрашивает он Боба. — Я за дровами.

Решил быть строгим хозяином. Но с Бобом это не очень-то проходит. На всю топилинскую строгость у мордастого кобелька один ответ: сам знаю, как лучше. Лежит себе на крылечке, постукивает по доскам хвостом:

— Вот щас все брошу… А кто хозяйство охранять будет? Пока ты со своими деревяшками? Иди, я как-нибудь один справлюсь.

— Знаешь, собака, вряд ли мы уживемся. Я из-за тебя на диету сел, а ты со мной идти отказываешься. Лентяй блохастый.

— Да иди уж, дровосек.

И Топилин уходит один.