Бетани поёт второй

– Извините, девчонки, но для младших учащихся у нас действуют определённые правила, и мы строго следим за их соблюдением. Ведь по сути в ближайшие две недели мы будем вам вместо родителей.

– Мои родители вовсе не строгие, – пробормотала Лизбет, с отвращением глядя на список правил. – Мы должны возвращаться сюда не позднее шести вечера?!

– Только в том случае, если у вас нет никаких мероприятий, – спокойно ответила ей миссис Роббинс. – Насколько я знаю, у вас будут вечерние репетиции, и конечно никто не станет придираться, если в эти дни вы вернётесь позже шести.

Бетани кивнула:

– И первая репетиция уже завтра!

Несмотря на присутствие кошмарной Лизбет, Бетани просто ликовала от восторга. Первая репетиция для её первого выступления на настоящей профессиональной сцене!

Когда миссис Роббинс ушла, оставив их «обустраиваться», Бетани присела на кровать, не занятую сумками Лизбет, и стала думать, что делать дальше. Через полчаса у них ужин, и в общежитии есть общая комната с телевизором, и здесь симпатично и очень уютно – но она всё равно жутко нервничала: она только теперь до конца осознала, что ей предстоит спать в одной комнате с Лизбет. Две недели в одной комнате с Лизбет!

– У тебя дома отдельная комната, или ты живёшь с кем-то ещё? – внезапно спросила Лизбет. Она по-турецки сидела на кровати в обнимку со старым плюшевым котёнком и смотрела на Бетани с каким-то жадным, пугающим интересом.

– Живу не одна, – осторожно ответила Бетани. Это глупо, конечно, но у неё было чувство, что с Лизбет лучше не откровенничать. Потому что это опасно. Очень опасно.

– С кем?

– С сестрой, – нехотя проговорила Бетани. – А почему ты спросила?

Лизбет пожала плечами и улыбнулась:

– Просто чтобы поддержать дружеский разговор. Раз уж нам предстоит вместе жить.

Бетани внутренне содрогнулась. Милая и дружелюбная Лизбет пугала даже сильнее, чем Лизбет в амплуа зловредной гадюки. Достаточно вспомнить, как она внезапно «прониклась симпатией» к Саре на прослушивании для «Мэри Поппинс» и что было потом.

– Значит, ты живёшь далеко от центра, – продолжала расспрашивать Лизбет. – А чем занимаются твои родители?

– Мама работает в парикмахерской, – пробормотала Бетани. – А папы у нас нет.

Ей было два года, когда папа от них ушёл, и она его совершенно не помнила и совсем не страдала от его отсутствия, но отношение посторонних людей, узнавших о ситуации в её семье, иногда было странным – каким-то жалостливо-снисходительным. Бетани искренне не понимала, почему её надо жалеть, и очень гордилась мамой, которая одна содержала двух дочерей и прекрасно с этим справлялась. И если Лизбет начнёт выступать не по делу, она так ей и скажет.

– Ого! Значит, вы с мамой одни. Извини за нескромный вопрос: а как же ей удается оплачивать твоё обучение в «Дебюте»? Я и не знала, что парикмахерши зарабатывают так много. – Лизбет наклонилась вперед, буквально впившись взглядом в Бетани – казалось, будто Лизбет высасывает из неё информацию.

– Она очень хороший мастер, – резко ответила Бетани. Она уже более или менее справилась со смущением, и к ней начала возвращаться былая уверенность.

– Кстати, – чуть ли не проворковала Лизбет сладеньким голоском, – а ты знала, что в «Дебюте» дают стипендии? Что-то вроде пособия на обучение. Для тех, кто не может оплачивать сам. Может, тебе стоит попробовать подать заявление на стипендию?

Бетани нервно заёрзала на кровати. Лизбет подобралась слишком близко к правде, и это было очень опасно. У неё даже ноздри задёргались, как у гончей, почуявшей добычу. Она прямо чувствовала, что наткнулась на золотую жилу.

– Так вот оно что! – Голос Лизбет сочился густым сахарным сиропом. – Ты уже получаешь стипендию, да? Слушай, Бетани, это же круто. Нет, правда – я прямо в восторге. Это значит, что ты очень здорово показала себя на вступительных испытаниях.

Она улыбалась, но Бетани знала, что это фальшивая улыбка. Да уж, Лизбет в восторге – только от своей собственной проницательности, не иначе.

Бетани прикусила ноготь на большом пальце, борясь с подступающей паникой. Теперь, когда Лизбет знает правду, вопрос стоит так: что она будет с ней делать? И что вообще теперь будет? Она настороженно посмотрела на Лизбет.

Та отложила плюшевого котёнка и бодро спрыгнула с кровати:

– Ладно, пойдём на ужин. У нас ещё будет время поговорить. – Она взяла Бетани под руку – в самом деле взяла её под руку! – и повела к двери.

У Бетани было такое чувство, словно она прикасается к дохлой рыбине.

* * *

Похоже, уже к концу вечера у Лизбет созрел план. Ей хватило ума догадаться, что, если Бетани не захотела признаться, что получает стипендию, значит, она никому об этом не сказала и говорить не собиралась. И теперь, зная её больное место, Лизбет постоянно давила на него – но не напрямую, а как бы вскользь. Все её разговоры так или иначе сводились к деньгам, или к благотворительности, или к сочувственному «Но для тебя это, наверное, дорого…».