Читаем Без черемухи полностью

   Молодая женщина присела в кресло перед столом, приподняла вуаль до половины носа и задумалась, держа карандаш в руке; об Алешке она забыла. Взгляд ее куда-то ушел, хотя она смотрит на бумагу. Вся ее фигура -- в распахнутой черной бархатной шубке и черной небольшой шляпе -- прекрасна. Ее глаза наполнились слезами, и она быстро провела по ним тонким белым платком. И Алешке кажется высшим счастьем смотреть на нее, ждать машинального прикосновения ее руки к щеке.

   Потом он видит, как она быстро, порывисто написала несколько слов своими тонкими в кольцах пальцами, запечатала в конверт и поставила его на видное место, прислонив к чернильнице.

   Она ушла, и после нее остался легкий знакомый запах ее духов. А он глядел на тлеющие угли печки, забыв о том, что пора закрывать, и думал о том, что господа богато живут, наедаются всегда досыта, а все у них что-то неладно и жить им не легко.

   -- Эге, брат, опять мечтаешь! Печку закрывай.

   Хозяин в распахнутой шубе и калошах проходит в кабинет и, увидев записку, разрывает конверт. Лицо его, сначала удивленное, становится радостным. Он весело оглядывается.

   -- Ну, Алексей Петров, крестись!

   Алешка удивленно раскрывает рот.

   -- Переезжаем на новую квартиру, на большую, тебя мажордомом сделаю.

   Алешка уже догадался, в чем дело, но ему хочется почему-то притвориться удивленным.

   -- Опять на новую? -- говорит он и, разинув рот, стоит с кочергой около печки и смотрит на хозяина.

   -- Что рот разинул, как ворона?

   -- И новая барыня с нами? -- говорит он.

   -- Ты почему знаешь? -- хозяин смеется.

   -- И она с нами. И она с нами.

   Алешка видит, что хозяин весел, счастлив. Давай бог! Только надолго ли? Ведь квартир в городе много.

   -- Ну, слава богу, слава богу,-- говорит хозяин и долго ходит по комнате.-- Да как же я забыл позвонить, чтобы доверенность Сотниковы прислали?

   -- Я уже звонил, сказали, пришлют,-- говорит Алешка, мешая кочергой в печке.

   Хозяин удивленно оглядывается.

   -- Сказал, чтобы завтра к девяти часам, а то ихнее дело не выгорит.

   -- Ай да Алексей Петров Сычев!.. Молодец! На тебя, брат, как нападет; иной раз тебя хоть в деревню отправляй, а иной раз -- ты парень хоть куда. Где же ты нынче обедал?

   -- В "Русском хлебосольстве",-- говорит Алешка, гремя вьюшками в трубе.-- Да плохо наелся.

   -- Так; ну сейчас наешься. Вот я, кстати, получил предложение на новое дело в три тысячи рублей... Одно к одному.. Как ты к этому относишься?

   -- Положительно...-- говорит Алешка, утирая нос и подбирая от печки веник и совок.

   -- Гм!.. Положительно. Губа у тебя не дура. Давай чай пить. Видно, возьмем тебя на новую квартиру. А если завтра придет дед да скажет: давайте мне моего Алексея Петрова Сычева землю пахать да навоз возить -- к этому как ты отнесешься?

   -- Отрицательно...-- хрипит Алешка и бежит ставить самовар.


РЫБОЛОВЫ


   -- Получен приказ вернуть все взятое из экономии и передать в советское хозяйство,-- сказал член волостного комитета Николай-сапожник, придя на собрание,-- утаившие будут преданы суду.

   Все стояли ошеломленные, не произнося ни слова. Только Сенька-плотник не удержался и сказал:

   -- Вот тебе и красные бантики...

   -- Велено проверить по описи, кто что брал из живого и мертвого инвентаря.

   -- Да для чего ж это?

   -- Рассуждать не наше дело. А раз сказано, значит должон исполнить.

   -- А ведь говорили, что все народное?

   -- Мало что говорили. Было народное, а теперь хотят сделать государственное. Ну, языки-то чесать нечего. Надо проверять.

   -- А что без описи взято, тоже отбирать будут?-- спросил кузнец.

   Все затаили дыхание.

   -- Постой, дай хоть по описи-то проверить,-- сказал Николай, отмахнувшись от кузнеца, как от докучливой мухи.

   Стали проверять.

   -- Двадцать дойных коров с молочной фермы роздано беднейшим и неимущим... налицо только пять. Куда ж остальные делись?

   -- Куда... ко двору не пришлись,-- недовольно сказал кто-то сзади.

   -- Что значит ко двору не пришлись? Ты куда свою корову дела? -- строго спросил Николай у Котихи.

   -- Издохла, куда ж я ее дела,-- сердито огрызнулась Котиха, стоявшая в рваной паневе, с расстегнутой тощей грудью.-- Навязали какого-то ирода, до морды рукой не достанешь, нешто ее прокормишь.

   -- Вот черти-то,-- сказал Николай,-- заплатишь, больше ничего.

   -- Накося...

   У других коровы тоже исчезли. Кто продал прасолу на мясо, у кого околела.

   -- Готового не могли сберечь,-- сказал Николай.-- Ну, а мертвый инвентарь? Поделено десять телег, десять саней, плуги и прочее... все доставить.

   -- Да откуда ж их взять-то? -- крикнул печник.-- Мне, к примеру, и пришлось-то от этих телег два задних колеса, а передние еще у кого-то гуляют. Черт их сейчас найдет!

   -- Вот ежели кажный принесет, все колеса и сойдутся.

   -- Ни черта не сойдется...

   -- Да куда же вы все девали-то? -- крикнул в нетерпении Николай.

   -- А кто ее знает,-- сказали все.-- Промеж народа разошлось...

   -- Да ведь народ-то весь здесь?

   На это никто ничего не ответил.

   -- А что без описи... тоже отбирать будут? -- спросил кузнец.

   -- Будут. Обыскивать надо,-- отвечал Николай, просматривая какие-то бумаги.

   Все опять насторожились, а несколько человек юркнули на задворки...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза