Без единого выстрела: Из истории российской военной разведки

О’Донован понимал, что в этом была доля правды. Но какой разведчик вернется, даже не приступив к заданию, только потому, что случайный человек в пограничном городе сказал ему, что это невозможно?

— Вы надеетесь на персидских солдат, что вызвались сопровождать вас? — продолжал Дюфур еще более участливо. — Я бы не возлагал на них большой надежды. Посмотрите в окно.

О’Донован увидел, что персы седлали коней. Некоторые были уже в седле.

— Я объяснил им трудности, что их ожидают, — пояснил Дюфур. — И, видите, они приняли разумное решение вернуться. Если ехать в туркменскую степь с охраной было рискованно, то отправляться одному — самоубийство. Вы понимаете меня?

О’Донован понимал. Он согласился с этим столь предупредительным и доброжелательным человеком. Он никуда не поедет. Пожалуй, он действительно вернется.

На следующий день, на рассвете, когда все спали, он выехал из этой пограничной деревушки. Но выехал в направлении Мерва. С ним ехали туркменские проводники. Если у человека есть деньги и настойчивость, он не останется один даже в туркменской степи — так думал О’Донован, когда последние глинобитные хижины растворились в солнечном мареве за горизонтом.

— Нас убьют, сахиб, — ныл за его спиной слуга-курд. — Вот увидите, сахиб, нас убьют.

Он приказал слуге замолчать. Тот повиновался, но через несколько минут начинал снова:

— У меня сердце чует, что нас убьют, сахиб. Может, лучше вернуться?

О’Донован заставлял себя не слушать его.

Не мог же да и не стал бы он объяснять этому кретину с кривыми ногами и лицом, заросшим бородою до самых глаз, что поездка его не безумная выходка эксцентричного англичанина. Что верные люди в Мерве знают о нем и ждут его. Речь шла о политическом фарсе. Постановщик и режиссер — британская секретная служба. Солист — он, корреспондент английской газеты. Остальные статисты.

В Мерв О’Донован прибыл поздней ночью и сразу же был помещен в пустую кибитку, которая, казалось, только и ожидала его. Правда, поначалу ему не разрешили покидать ее. Это была необходимая строгость. Он был чужестранец, намерения его были непонятны и, возможно, пугающи.

— Пусть сахиб не выходит из кибитки — в городе много собак. Они могут покусать сахиба.

Он не стал проявлять нетерпения. Так было должно. Людям, не видевшим ни одного европейца, нужно было дать привыкнуть к самой мысли, что в городе англичанин.

И еще об одном предупредили его. Чтобы не вздумал писать. Кочевники, уже слышали о «ференги», которые записывают то, что видят, а потом по их стопам приходят солдаты. Если он вздумает написать хотя бы слово, ему перережут глотку. Так сказали ему сумрачные туркмены, приставленные стеречь его.

Он не был настолько глуп, чтобы пререкаться с ними. Решают не эти люди, которые лишь повинуются. Для тех же, кто решает, у него припасены с собой дорогие подарки, Само собой, не из своих гонораров заранее закупил он бинокли, золотые часы, серебряные шкатулки, украшенные драгоценными камнями. Не из его сбережении и целый мешок персидских серебряных монет, который он старательно прятал среди багажа, дабы не разжигать жадности провожатых. Он делал ставку на алчность местных ханов, и в этом он не ошибся.

— Что это? — удивился брезгливо хан, когда он поднес ему одну из шкатулок.

— Это серебряная шкатулка, украшенная рубинами, — пояснил разведчик.

— Зачем она мне? — Хан отодвинул ее кончиками пальцев.

— Я бы хотел, чтобы хан оставил ее у себя как память о моем почтении.

— Сколько она стоит?

— Шестьсот кранов[19].

— Шестьсот кранов? — желчно рассмеялся хан. — Я не дал бы за нее и двух!

И он отшвырнул от себя шкатулку:

— Забирай свою коробку и лучше давай мне деньги!

Майор королевской армии послушно поднял с ковра шкатулку и поклонился. Если нужно будет для дела, он снесет и не такое оскорбление от этого обрюзгшего, неграмотного, пропахшего бараньим жиром человека.

— Конечно, хан, — согласился он. Никакого оскорбления нет, если не воспринимать это как оскорбление. — Я думал, что обижу тебя, если предложу деньги.

Он достал кошелек и отсчитал монетами сумму, равную стоимости шкатулки.

— Теперь другое дело! — Хан не скрывал своей радости.

Манеры предводителей кочевников не соответствовали представлениям о хороших манерах, существовавших в английском обществе. Но и мир, существовавший в сознании, отличался не в меньшей степени.

Когда в первые дни О’Донована спрашивали, кто он и что делает, он пытался объяснить им функции прессы и специального корреспондента. Но это были напрасные попытки, потому что никто из кочевников не видел в глаза газеты, не знал, для чего она, и не испытывал в ней ни малейшей потребности. Зато они знали то, о чем этот «ференги» не имел ни малейшего представления. Не имел представления настолько, что однажды принялся насвистывать, не понимая, что тем самым он призывает джиннов, затаившихся в зарослях саксаула. Ему терпеливо объяснили то, что знают даже дети.