Без кислорода (СИ)

- Лера, постой, - он остановил меня, схватив за руку, заставив обернуться, - операция закончилась два часа назад, - его мрачное и без того лицо, теперь стало мертвенно бледным и усталым, казалось он не решается мне что-то сказать, и от этого мое сердце забилось сильнее, - твоего отца больше нет. Врачи сказали операция была очень сложной и его сердце не выдержало. Мне так жаль, детка.

Вторая книга.

Глава 1

Лера.

Уже больше часа, подобно трансу, я сижу на полу и как на автомате повторяю одно и тоже движение – по поверхности табурета раскатываю ладонью мяч. Не сразу, а спустя почти месяц, после роковых двадцати четырех часов, что навсегда изменили мою жизнь, я все же приступила к упражнениям, как и просил врач. И делаю я это не потому что так нужно для моего здоровья, а по причине того, что просто хочу себя занять хоть чем-нибудь. Врач обещал, что, если регулярно разрабатывать кисть, раскатывая этот мяч, мышцы руки должны разработаться и мои онемевшие пальцы я снова почувствую. Только пальцы правой руки не слушаются, и вряд ли я смогу пошевелить ими в дальнейшем. Осколок повредил нерв, и чтобы полностью восставить чувствительность и подвижность пальцев нужна сложная операция. А пока мне просто наложили шов на запястье и сказали делать упражнения. Хоть и мне, и врачу известно, что в моей ситуации помогут не упражнения, а только дорогостоящая операция.

Когда правая кисть безжизненно висит, и ты ничего не можешь ей сделать – страшно. Это все равно, что у тебя нет правой руки. Я не могу ей держать кружку, чтобы выпить воду, не могу взять карандаш и что-либо написать. Приходиться заново учиться все делать одной левой рукой. Теперь поход на кухню заканчивается битой чашкой или кружкой. Принять душ или умыться – процедуры, которые занимают в трое больше времени, чем раньше. Спустя две недели упражнений с мячом, которые злясь и понимая, что это бесполезно, заставляю себя делать каждый день – не принесли никаких улучшений. В пальцах и ладони все тоже онемение, и я ничего не могу держать в руке.

С каждым ударом часов, на стене напротив, меня все больше раздражает этот мяч. Поэтому, как только ладонь в очередной раз скатывается с него, я хватаю мяч левой рукой и замахнувшись со всей силы бросаю в стену. Ударившись о поверхность, мяч падает на пол и подкатывается к моим ногам. Как будто испытывает меня. Просит снова взять его в руку и продолжить упражнения. Но сжав зубы, я пинаю его и забравшись на кровать отворачиваюсь к стене. Мне нужно успокоиться, иначе злость перерастет в очередной погром комнаты.

Здоровой рукой обхватываю запястье и приложив правую ладонь к стене, зажмурив глаза, стараюсь хоть что-то ощутить – орнамент обоев, прохладу поверхности, ее твердость. Но ничего не чувствую. Тогда напрягаю все тело, задержав дыхание и пытаюсь пошевелить хоть одним пальцем. И снова безуспешно. Закрыв глаза, накидываю одеяло с головой и пытаюсь уснуть, хоть и знаю, что это не удастся. Я хочу, чтобы этот день закончился как можно быстрее, но он, как и все прошлые будет тянуться невыносимо долго.

Не знаю сколько недель, а быть может месяцев прошло с похорон отца, но кажется будто этот день закончился только вчера. День, который я слабо помню, но возвращаясь в который, становится все так же больно. Было много незнакомых людей. Лиц, которые я не узнавала, потому как они сливались в одно серое мутное пятно. В день похорон наша квартира была похожа на проходной двор, в дверь постоянно звонили, потом ее и вовсе оставили открытой, потому что соседи бегали туда-сюда. Говор не смолкал, слышны были слова соболезнования и скорби. Каждый считал обязательным зайти в мою комнату, присесть на стул или рядом на кровать и погладить меня по голове или спине, бормоча при этом - «Крепись девочка» и «мне так жаль». Я же не в силах пошевелиться и сказать хоть слово, чтобы попросить их оставить меня в покое, просто лежала и смотрела в стену. Я не могла уснуть, потому что как только закрывала глаза образ отца возникал передо мной, напоминая о том, что его больше нет.