Без компромиссов: Гонки по вертикали. Я, следователь… (сборник)

– Меня останавливает то, что мы с тобой не знаем игр, для которых нужен ломберный стол.

– Это уж точно. Я по необходимости выучил игры, популярные среди моих клиентов, но не уверен, что для игры в «буру», «сику», «петуха» и «очко» нужен стол. Кстати, а в какую игру спустил деньжата Германн?

– Какой Герман? – не понял я.

– Эх ты! – Сашка преисполнился презрения. – Пушкинский. Ну, «тройка, семерка, туз»...

– Не знаю, во что они там играли. Я вообще только в подкидного дурака умею. Может быть, в покер?

– Скажешь тоже! – засмеялся Сашка. – Хотя это не имеет значения: Германн все равно был обречен на поражение независимо от характера игры.

– Это почему еще?

– Ну это я тебе как криминалист говорю.

– Чего-чего? – окончательно развеселился я.

Сашка уселся на перила витрины, закурил сигарету, достал из кармана сложенный вчетверо тетрадный листок в клетку и сказал:

– Очень модно сейчас на базе криминалистики исследовать исторические факты: отравили ли Наполеона, умер ли от рака Рамзес II, дали ли Пушкину холостые патроны... Вот я накропал статеечку в один журнальчик – убей время до открытия магазина, поредактируй...

Я с некоторым удивлением развернул листок. Кривым Сашкиным почерком он был исписан вдоль и поперек.

«Операция, которую провернул Германн со старухой, находится на грани аморального поступка и преступления, – прочитал я. – А человек он был жалкий и трусливый. “Я не могу рисковать необходимым в надежде приобрести излишнее”, – говорил он. Поэтому после смерти старухи он сильно занервничал – ведь могло выясниться, что он был там. Результатом непосильной для такого ничтожного человека психологической нагрузки явилась галлюцинация с приходом старухи, назвавшей три карты. Германн понимал – в этом нет сомнений, – что никакой графини у него дома не было и никаких заветных карт никто не называл. Он был человек чрезвычайно рациональный и оценить достоверность полученной во время видения информации мог трезво. Но тут в нем начинается бешеная внутренняя борьба – ужасно хочется добыть легко и быстро чужие денежки, а, с другой стороны, страшно. Мы установили – человек он аморальный, он ведь, чтобы выведать секрет трех карт, хотел пойти в любовники к полудохлой старухе, и стремление выиграть деньги уже полностью захватило его. Но существует барьер трусости и жадности – боязнь рискнуть “необходимым”. И тогда этот барьер начинает штурмовать не его человеческая сила, а его душевная слабость. Рационалист, трезвый маленький хищник, он дает себе самому убедить себя, что дух погребенной старухи приходил к нему и назвал три карты. Ему так хочется денег, он так любит себя, настолько считает себя человеком нестандартным и ранее несправедливо обойденным судьбой, что убеждает себя: это был перст рока. Злодейство совершено – старуха умерла, но ведь он сам так много пережил при этом, что будет просто несправедливо дать пропасть его переживаниям, остановиться на полпути. И здесь происходит эгоцентрический сдвиг, характерный для психики любого преступника, полностью забывающего о моральном и физическом ущербе, причиненном его жертвам. Германну и в голову не приходит задать себе контрольный вопрос: а с какой это радости ко мне явился дух старухи? Чего хорошего я старушке сделал, чтобы она меня после смерти облагодетельствовала? Не замечая ловушки, расставленной себе самому, он прет полным ходом навстречу краху – его человеческие слабости уже размыли барьеры. Теперь надо назвать три карты, а Германн знает, что их ему никто не называл. Но он снова убеждает себя, что видение подсказало ему именно «тройку, семерку, туз». Да и в конечном счете что-то надо назвать, а Германну все равно, ибо, не будь галлюцинации, он бы так и поставил – как во всяком преступлении, алчность уже победила осторожность. И Германн называет три карты. Ну а тут достаточно посмотреть “Занимательную математику” Перельмана, и все станет понятно: возможность трижды правильно назвать сочетания трех карт из 56 практически близится к нулю. На этом основании...»

Сашка спрыгнул с перил, бросил окурок в урну.

– Убедительно? До открытия магазина – одна минута.

Я засмеялся:

– Не уверен я, что Пушкин согласился бы с такой трактовкой образа, но в целом довольно занятно.

– У Германна нервы были плохие, – убежденно сказал Сашка. – Ему надо было взять подельщика вроде нашего Батона...

В пустом еще магазине гулко прогремели наши шаги, и мы вперились в прилавок, где были разложены на черном бархате различные украшения. Девушка-продавщица с интересом посмотрела на двух рьяных любителей драгоценностей, прямо с утра рысью бросающихся к ее прилавку. А мы еще раз осмотрели весь прилавок – звезды не было.

Сашка спросил:

– Девушка, а вы драгоценности любите?

– А кто же их не любит? – весело сказала продавщица.

– Я, например, – сказал Сашка, – у меня из-за них одни неприятности. Семья очень обижается на недостаток драгоценностей. Вот решил поправить дела.

– Пожалуйста, у нас хороший выбор, – сказала девушка, недоверчиво глядя на Сашку.