Без названия

- Доминика! Умоляю вас... Только это письмо может меня спасти... Только им я могу доказать, что Мерибель сам застрелился.

- Ключи!

- Что?

- Верните мне ключи!

Он навалился на двери и она поддалась еще.

- Если вы попробуете войти, я порву его.

Он, запыхавшись, потирал плечо. Он так сильно ударился, что казалось, будто сердце хочет выскочить из грудной клетки. Он услышал, как чиркнула спичка.

- Боже мой! Доминика... Вы этого не сделаете...

С новыми силами он набросился на дверь. Косяк затрещал. На этот раз он почти мог протиснуться в щель. Она приблизила горящую спичку к краю письма. Она тоже потеряла голову. Язычок пламени лизал уголок листка. У Доминики дрожали руки. Севр протиснулся между дверью и стеной. Его толстая куртка зацепилась за ручку.

- Подождите... Доминика!

Чем сильнее он дергал, тем сильнее сопротивлялась ткань, пламя взобралось на краешек листка, потом вдруг прянуло к самой руке, держащей письмо. Севр, напрягшись всем телом, пытался оторваться от двери. Он видел, как растет черное пятно, пожирающее строчки, написанные Мерибелем. Он не успеет! Его мышцы расслабились; он немного отступил, освободился наконец и снова оказался с другой стороны двери, с таким чувством, будто из него выпустили всю кровь. От письма остался лишь черный лоскуток пепла, который выпал из пальцев Доминики, разлетелся на хлопья, порхнувшие вниз, к кафельному полу и свернувшись там, как облетевший с дерева цвет. Севр прислонился спиной к стене.

- Ну что, - наконец произнес он, - теперь вы довольна!

Она медленно уронила вдоль тела руку, державшую письмо на весу. Ярость мало-помалу сходила с ее лица. Она закрыла глаза, потом снова раскрыла их, будто пробуждаясь от глубокого сна.

- Вам не надо было провоцировать меня, - сказала она.

Он дотянулся до спинки какого-то стула и подтянул его к себе. Ноги его уже не держали.

- Если меня арестуют, - прошептал он, - я погиб. Вы меня погубили... Но все равно, я никого не убивал!

Горько усмехаясь, он добавил:

- Я на это неспособен. Если б я был тем, что вы думаете, то сейчас здесь, немедленно и не раздумывая, задушил бы вас.

Он опустил голову, посмотрел между колен на свои руки, которые еще дрожали, и продолжал надтреснутым голосом:

- Но это сделали вы, и я на вас не в обиде... Вы все еще хотите уйти?

Она взяла табурет. Она тоже выбилась из сил.

- Может быть, я и ошиблась, - признала она. - Встаньте на мое место. Вы правда даете мне слово, что ваша сестра придет?

- Конечно. В таком положении зачем бы я стал лгать?

- Тогда я подожду.

Она смотрела на него так, как судья смотрит на обвиняемого.

- Видите... - продолжала она. - Вот вы уже и не так уверены в себе... Я хочу, чтоб вы при ней повторили все, что рассказали мне... Если это правда, тогда я попытаюсь вам помочь.

- В первую очередь вы попытаетесь освободиться. Вы ведь только об этом и думаете!

- Вы мне не доверяете?

Он мотнул подбородком в сторону кучки пепла.

- После этого, верить довольно затруднительно!

Они замолчали, одинаково удрученные, слушая ветер и дождь.

- Я за свою жизнь сделала немало таких вещей, о которых теперь жалею, - сказала она. - Ноя не злая женщина. Если вы заслуживаете хоть одного шанса, я вам помогу. Просто, меня столько раз обманывали!... Дайте мне поговорить с вашей сестрой.

В сущности, почему бы и нет?... Севр размышлял. Не лучше ли это решение? Доминика могла стать много более ценной союзницей, чем Мари-Лор. Она ведь имеет право свободно передвигаться. Ее никто не подозревает! Ей ничем не надо оправдывать свое присутствие в Резиденции! И потом, таким образом он не потеряет ее... по крайней мере, сразу...

- Вы хорошо понимаете мое положение, - сказал он. - Легально я умер... Меня никто не должен узнать.

- Я понимаю, - сказала она. - Самое трудное - вывезти вас отсюда.

- Если вы мне поможете, то станете соучастницей.

- Смотря как помогу! Надо это все обдумать... Да зачем теперь об этом говорить?... Подождем лучше вашу сестру.

Что-то менее напряженное и почти нежное появилось между ними. Может быть, потому что она больше не стремится бороться; может быть, потому что она больше не была враждебна... Сожженное письмо, совершенно неожиданно, сблизило их. Обоих охватило одно и то же отчаяние, и теперь они были вместе. Молчание больше не было угрожающим. Она поднялась, взяла в шкафу веник и подмела пепел, сдержанными осторожными движениями, как мертвую птицу, - хрупкие остатки требовали предупредительности. Это было лучшим доказательством, что она поверила в его историю, несмотря на все придирки, которые являлись лишь последним всплеском гордости. Потом она приготовила скромный обед и накрыла стол на двоих.

- Нам ничего не хватит, - заметила она.

И это впервые прозвучавшее "нам" тоже явилось знамением.

- Завтра вы будете свободны! - сказал он.

И, чтобы попасть в унисон, тут же поправился:

- Мы будем свободны!