Без очереди

Сцены советской жизни в рассказах современных писателей

Были, были люди меж людьми.Были и на всё тогда причины.Вспоминаешь дни своей любви.Женщины, прекрасные мужчины…Самое начало наших лет.Только что в Москву пришел Жванецкий.

Нам достался редкостный билет.Нас зовет ЦДРИ, старик Кузнецкий.Кутаясь в чужие башлыки,Я еще сугробы раздвигаю.Шпроты, карбонаты, балыки —Я с порога не предполагаю.Старый Новый. Новый старый год.Восемьдесят черт его каковский…Чудо, чудо, жди, произойдет.

Этот чай отчаянный, московский.Я в открытом платье, боже мой.И такое тоже было вроде.Ну, не знаю. Топаю домойПо январской подлинной природе.Вероника Долина

Михаил Шишкин

Райцентр

1. Трамвай. Одна шестая. До рассвета. Учащиеся. Бабы. Слесаря. Утробный кашель. Ветеранов пря. Ни зги в замерзших стеклах. Лишь газета укажет, где граница тьмы и света. Пусть заставляет каждая заря поверить в неизбежность мартобря, достоин все же лучшего сюжета спектакль. Остановка. Вечность длится простой маршрут “Ж.-д. вокзал – Больница”. На шапках и платках не тает снег. Дыханьем, как резинкой, стерло лица. На стрелках, в качке, свой замедлил бег скрипучий трехкопеечный ковчег.

2. Запись в жалобную книгу.

Не топят, дует, грязно, тараканы. Постель сыра. Всю ночь ворчит толчок. Шальной в нем кувыркается бычок – от жившего вчера привет нежданный. У коридорной взгляд какой-то странный. Дежурный, одноногий старичок, застыл по стойке смирно, как смычок, отечества солдатик оловянный. И с тугриками швах. Какой-то гад день божий оценил в два шестьдесят. От голубцов замучила отрыжка. Соседи о любви поют не в лад. Одна отрада – разломив коврижку, голодную кормить с ладони мышку.

3. С утра, как обещали, снегопад пристал к глазам, как прирастает вата к порезам. Точит об асфальт лопаты, сгребая снег в сугробы, взвод солдат. На постаменте замер адвокат, под ласку вьюг подставив лоб Сократа. Кругом, набросив белые халаты, прохожие с авоськами спешат. Свистком и жезлом правит всей зимой в заснеженной ушанке постовой. И кажется, фигурному портрету стоять века с протянутой рукой. Но в рыхлый наст упавшую монету так иль иначе прикарманит лето.

4. Никак не обойтись без ресторана. Мест нет. Но всё ж. Загубленный талант, приносит миску щей официант, селедочку – отраду ветерана, по-киевски котлету без обмана – вот весь для нас доступный провиант. А то, что ест туркмен-негоциант, командировочным не по карману. Полковник дочку замуж выдает. С пустившихся вприсядку брызжет пот. В пустой тарелке отблески мигалки. Красавица с пучком глазами жжет. Они сулят, что скрасит ужин жалкий бесхитростная страсть провинциалки.

5. В окне ночной райцентр. Каплет душ. Под мышкой засыпает одалиска, и снится ей столичная прописка и малопьющий нежнорукий муж. В ресницах крошки, не смывала тушь, уж скоро на работу – ждет химчистка. А госкровать прижала нас так близко, что верится, нет ближе наших душ. Я спящую целую вас несмело. Вы были так добры. Любовь согрела озябшее в чреде все новых зим в райцентр командированное тело. И дай вам Бог любимой быть другим. А радио уже играет гимн.

6. Новости.

Не умер. Впрочем, не исключено. Чем дальше в лес великой перестройки, тем больше дров, да все ударней дойки. Все крепче сталь. Течет рекой зерно. В Уфе открылось новое кино. У них в больницах дорожают койки. В коротком репортаже с их помойки вам сообщат, что все обречено: растет преступность, дешевеют лиры. Татар, посланцев нашей звонкой лиры, в Париже принимают на ура. Хотя канадцы – страшные задиры, не лыком шиты наши мастера. Погода завтра та же, что вчера.

7. Праздник.

Пора, пора. Хотя нигде не ждут. Так можно до весны, раздвинув шторы, глазеть весь день на крыши и заборы, потом труси́ть в столовку, где дают февральский общепитовский уют. Идут за днями дни. И каждый скорый других увозит, дав гудок, в просторы. По радио передают салют. Здесь лишь слепой глухонемой проказник мог бы забыть о том, что нынче праздник. Победный марш штурмует нумера. Потом всю ночь далекой ВОВ участник в открытую фрамугу до утра не устает во двор кричать “ура”.

8. Записка.