Без пощады

Быстрая пробежка по коридорам госпиталя вслед за бодрым Тылтынем и его безмолвным спутником с белой повязкой на рукаве.

«Что? Вопросы? Потом, лейтенант, потом…»

Два клонских автоматчика. Фургон без окон — в таком точно меня везли с космодрома в лагерь.

Короткий переезд. Двери фургона открываются в глухую галерею без окон, приводящую к лацпорту транспортного корабля.

Все устроено так, чтобы Тылтынь и другие члены Временной Комиссии ничего на Глаголе не увидели — даже неба.

«Но мы-то видели, — злорадно подумал я. — Мы видели».

Из этой мысли логичным образом вытекала следующая.

«Тем более странно, что клоны согласились пойти на обмен военнопленными! С одной стороны, откуда в наших руках взялось столько пленных клонских пехлеванов? А с другой — что же это должны быть за пехлеваны? Золотые пехлеваны! Платиновые! Осмиевые! Лактанциевые! Да такого элемента в таблице Менделеева просто нет! Это не пехлеваны должны быть, а сверхчеловеки, чтобы Конкордия, выигрывающая войну, была заинтересована заполучить их обратно еще до окончания военных действий! Причем выдать в процессе обмена именно тех офицеров, которые, как назло, прожили больше месяца на секретной планете! Ведь, когда они вернутся домой, Глагол сделается для разведки Объединенных Наций секретом Полишинеля!»

В моих рассуждениях не содержалось ошибки. Но они базировались на неполных данных. Я позорно упустил из виду один общеизвестный факт: в Великой Конкордии пехлеваны занимают, конечно, привилегированное положение, и все-таки высшей кастой являются не они.

На борту конкордианского звездолета, который должен был доставить нас на Большой Муром, мы с Тылтынем временно распрощались. Он отправился к капитану сообщить о том, что гвардии лейтенант Пушкин доставлен на борт и Временная Комиссия дает «добро» на взлет. А я отправился туда, где теперь проживали освобожденные офицеры из лагеря нравственного просвещения.

Нашим ковчегом оказался российский туристический лайнер, доставшийся клонам в качестве трофея и наспех переоборудованный в войсковой транспорт.

Судя по гравировке на уцелевших бронзовых ободках вокруг иллюминаторов, именовался он «Сухуми» — по давней традиции давать туристическим кораблям названия южнороссийских курортов. Вступив во владение лайнером по праву войны, клоны переименовали его в какую-то возвышенную пустословицу, но какую именно — мне узнать так и не случилось.

Кроме означенных бронзовых ободков, на борту «Сухуми» с предвоенных времен осталось немногое.

Уютная пассажирская посудина, предназначенная для летнего отдыха культурных, зажиточных сталеваров и путешествующих в поисках смысла жизни сорокалетних мелкооптовых торговцев запчастями, была на три четверти выпотрошена клонами. Пассажирские каюты, кинозал, бассейн, сауны, массажные кабинеты, просторные столовые, смотровая площадка-планетарий и все соответствующие легкие конструкции — вырезаны и выброшены. Корпус и герметичные переборки — напротив — усилены и обшиты пористым пластиком-пирофагом.

Освободившиеся объемы клоны отдали под вместительный грузовой трюм и бескрайнюю казарму, в которой при желании можно было разместить целый батальон. В этой-то казарме и дожидались отлета все бывшие обитатели лагеря нравственного просвещения имени Бэджада Саванэ.

Я надеялся, что меня встретят чуть ли не овацией.

В самом деле, мои товарищи небось меня уже похоронили. А тут вхожу я, весь такой расфуфыренный, улыбаюсь, говорю: «Да-да, друзья, это именно я и именно с того света… Прямиком с берегов Стикса!»

Будет мне урок на будущее: экспромты должны быть экспромтами.

Когда я вошел в казарму, выяснилось, что большинство офицеров попросту… спят.

В дальнем углу сидели несколько итальянцев и что-то шепотом обсуждали. Недостаток громкости они восполняли ожесточенной жестикуляцией. Со стороны казалось, что смотришь архивную кинокомедию с выключенным звуком.

В мою сторону они даже не посмотрели.

Я нашел свободную кровать.

Огляделся. Офицер, дрыхнущий по соседству, оказался Меркуловым.

«Значит, не сбежал все-таки… Хватило ума… Ну и слава богу».

Я осторожно сел на край облюбованной кровати.

После многочисленных медицинских процедур, изматывающих бесед с Хвови и сногсшибательных новостей от Тылтыня я чувствовал себя опустошенным. И все-таки не ложиться же спать, если я только четыре часа как проснулся?

Чтобы скоротать время, я открыл «Гвардейскую памятку»

Сильная вещь.