Без Поводыря

Задумался об экологии. Мысли плавно переползли с угольной пыли на снегу, на отходы железоделательного производства. Припомнились Новокузнецкие удушающие ветра в оставленном в том, прошлом моем, мире. Пришлось морить лоб в попытках восстановить в памяти планы Троицкого и Тундальского заводов. Предусмотрены там какие-нибудь очистные сооружения или все-таки нет? Печально будет, если нет. Не хотелось бы оставлять потомкам в наследство лунный пейзаж на месте девственной природы.

Не заметил как, добрел до двух, стоящих рядом, стена к стене, приземистых строений с пестрыми вывесками. На одной из них значилось: «Судженская лавка шахтуправления». Другая, рядом, сообщала, что торговлю ведет томский купец третьей гильдии И. И. Тихонов.

Зашел к купцу. Просто, ради любопытства. Цены сравнить. Так-то, по большому счету, и сам поселок, и земля под ним и шахтами, была нами с Нестеровским арендована у Империи, и окажись торговец слишком жадным, можно было бы и прекратить это безобразие. На счастье для Тихонова, слишком уж больших, по сравнению с губернской столицей, наценок я не обнаружил. Удивился даже, что несмотря на это в лавке было малолюдно.

А вот возле широких дверей в лавку шахтуправления, собралась небольшая демонстрация, состоящая большей частью из женщин. Наверняка — жен шахтеров. Тем больше удивляла пара верховых казаков, замерших шагах в десяти от лавки.

— Что здесь происходит? — строго, словно начальник у подчиненных, спросил я у кавалеристов. — Я ревизор Шмитд!

Гоголь был не совсем прав. Никаким особенным, прямо-таки — волшебным, как Николай Васильевич утверждал, действием слово «ревизор» не обладало. Сибиряки сейчас вообще гораздо спокойнее и увереннее в себе, чем полторы сотни лет вперед. Подумаешь, к пятидесяти другим напастям добавится еще какой-то… назойливый господин! Так ведь — дальше Сибири не сошлют! Некуда дальше-то!

Немецкая фамилия, в этом отношении, куда лучшее действие отказывает. В головах нынешнего населения Империи укоренилась стойкая ассоциация — немец, значит — начальник. В столицах, на жестких лавках университетских аудиторий, еще можно было найти бледного, полуголодного студента с нерусской фамилией. А уже за первыми заставами — живут и благоденствуют целые династии иноземцев всевозможного происхождения. Не зря же кто-то из великих, как бы не фельдмаршал Суворов, просил Екатерину сделать его немцем.

Отсюда — мой выбор имени при создании образа ревизора. Шмитд — это в Сибири звучит гордо! Многозначительно! Веско. Не то, что какой-нибудь Носкович, или, не дай Бог лошадиную фамилию — Овсов.

— Бабы бузят, ваше благородие, — доложил мне один из казаков.

— Это я и сам вижу, — раздраженно дернул я плечом. — В чем причина?

— Так они хлебушка хочут, а в лавке одно винище хлебное, вашбродь. Тихонов-то — крохобор — за шахтные чеки не торгует. Говорит — бумажки энти в банке не имут.

— Чеки? Что еще за чеки?

— Дык известно какие, ваше благородие. Которые здеся заместо денег артельным дают. Управляющий-то, господин Фитюшин, сказывает будто в Томске, в главной конторе, их можно обратно на рубли поменять. Только, кто ж туда поедет? Кушать-то здеся хочется. Вот бабы и бузят, чтоб в лавку продукты возили, а не водку. Да вы, вашбродь, не сумневайтесь. Оне сейчас распалятся, да к управе пойдут. А тут уж и мы с нагайками. Парочку горячих приложим, оне и разбегутся.

— Вот как? — вскинул брови я. — И давно это у вас так?

— С Рождества… Да нет! Как в Томске немчика… Ой! Как в Томске губернатора сняли, так и пошло — поехало.

Я коротко кивнул, и отправился в торговое предприятие, о существовании которого прежде даже не подозревал. И было мне чрезвычайно интересно — это старый судья придумал, или местный приказчик… этот… как его там… Фитюшин что ли? Или это Фитюшин у нас такой инициативный?

Женщины расступились, безошибочно определив во мне имеющего право, проводив только угрюмыми взглядами. И я попал в этот, так сказать, поселковый магазин.

Казак был не прав. На полках, кроме водки было еще много разного товара. Ткани, нитки, керосин и цветастые платки. Много разной обуви, соль, скобяные изделия и другие, в общем-то, нужные в хозяйстве штуковины. Только вот продуктов, и правда, не было.

— Ревизор Шмидт, — процедил я, глядя прямо в масляные глаза откормленного, наряженного в алую атласную рубаху, продавца. — Покажи ка мне чеки, любезный.

— А документ у вас есть? — упер руки в боки мужик. — А то ходют тут всякие!

Очень хотелось достать револьвер и поинтересоваться — сойдет ли это вместо документа? И ведь, что самое главное — Герману эта идея очень уж по сердцу пришлась. Так он меня уговаривал, так бесновался в клетке нашего с ним черепа, что я уже и не слышал — чего там еще наглый лавочник мне говорил. Едва-едва сил хватило кивнуть, повернуться на каблуках и выйти на улицу.

— Езжайте в заставу, — приказал я казакам. — Баб нагайгами… запрещаю! Скажете Колоткину — ревизор запретил! Марш-марш!