Без Поводыря

— И кто, по–вашему, может явиться? — похлопал я напуганного Пятова по плечу и улыбнулся. — Кто у нас такой любопытный? Кому не все равно, как живут рабочие наших заводов? Не ошибусь, если скажу, что и в Тундальской такое же отношение к работающим у нас людям. Я прав?

— Да, Ваше превосходительство. А если… Жандармы?!

— А им‑то что за дело? Имеем возможность таким образом поощрить ценных для предприятия работников, и делаем это. Строим дома… Так не дарим же. Пока хорошо работают — живут. Перестанут быть полезными — выселим. Так этим вашим жандармам и говорите…

— Я не…

— Ну–ну–ну. Это я образно. Не нужно так волноваться. Спросят — скажете. Я же не предлагаю вам писать доносы… Господин Колосов добросовестно выполняет данные ему инструкции. Этого будет вполне довольно для ваших… любопытствующих господ.

— Простите меня, Ваше превосходительство…

— А за что мне вас прощать, Василий Степанович? Вы, насколько мне известно, ничего этакого еще не сделали. Или все же успели? Нет? Ну и славно. Пойдемте, посмотрим на эти ваши чудесные дома. Вы, прямо‑таки, меня заинтриговали… А пока идем, не сочтите за труд, расскажите по–простому, каким образом железо делается на Тундальской. И чем метода этого вашего немца…

— Англичанина, Ваше превосходительство. Генри Бессемер — англичанин.

— Да хоть бы и турка, господин Пятов. Учиться новому и у африканского эфиопа не стыдно. Так чем, вы говорите, английский способ лучше того, что применяет наш Илья Петрович?

Теперь была моя очередь брать Пятова под локоть и тянуть в сторону заводских ворот. Я ничуть не сомневался, что доклады о том, что здесь происходит, мой инженер еще жандармам не пишет. Как и в том, что с подобным предложением к нему уже обращались. Все‑таки человек он в определенных кругах известный, а значит — оставить без пригляда его не могли. Но очень мне было бы интересно послушать, что именно Василий Степанович передает сотрудникам Третьего отделения на словах…

— Господин Чайковский в Тундальской применяет старый способ — пудлингование, — начал так похожий на гнома металлург. — Пудлинговая печь состоит из…

— Вы, Василий Степанович, ради Бога, простите меня, — поморщился я, притормаживая инженера возле торчащего из‑под снега могучего фундамента. — Вы устройство этих… гм… печей мне не рассказывайте. Все равно ничего не пойму, а и пойму, так не запомню. Вы расскажите, как оно там все происходит… А это у нас тут что будет?

— Здесь? Это будущий кузнечный цех, Ваше превосходительство. Вон там будут стоять две паровых стосильных машины, а тут стопудовые молоты. А там… да–да, возле пандуса и рудного бункера — цех предварительного обжига. В нашей руде хоть фосфора и немного, но он, знаете ли, все‑таки есть. Будем его таким образом выгонять.

— А возможно ли каким‑нибудь образом его собирать? — дернулся я. В мое время любой мальчишка знал, какая чудесная вещь — этот фосфор. И что главный источник этого замечательного вещества — хитроумно добытые с военного полигона снаряды без взрывателей.

— Эм… Никогда об этом не думал. Я поинтересуюсь об этом у ученых из ваших лабораторий, Герман Густавович.

— Непременно! Это очень важно! Так что там с пудингом?

— Пудлингованием, Ваше превосходительство. Там все просто. В печь закладываются слитки чугуна, и как только они начинают плавиться, особой кочергой их начинают перемешивать. Всяческие примеси постепенно выгорают, но мешать требуется тщательно и только определенным образом. Металл становится все гуще, и железо оседает на дно печи. Когда сил мастера перестает хватать, ломом ломают переборки, чтоб железо поднялось наверх ванны. Из…

— Но это же должно быть невероятно тяжело! — представив процесс перемешивания расплава длинной, наверняка — очень горячей железной палкой, вскричал я.

— Так оно и есть, Ваше превосходительство. Работающие у пудлинговых печей мастера — все весьма крепкие люди. Богатыри! Тем более что им приходится потом еще и разделять всю массу на крицы. В Тундальской — чаще всего на пять кусков. Каждый — не менее чем по четыре пуда весом.

— Ого!

— Да, Ваше превосходительство. После разделения крицы некоторое время жарят в печи на сильном огне. Ну и весь процесс заканчивается после вытаскивания кусков щипцами и, либо прокатывания в вальцах, либо проковки под молотом. У их превосходительства, господина генерал–майора в Тундальской уже работают четыре таких. Два от водяного колеса, два от паровой машины. Из‑под молота выходят пудль–барсы — это такие бруски из железа с сечением четыре на один дюйм. Из них уже можно делать все что угодно…

— И как долго это все… — я неопределенно взмахнул рукой. — Продолжается?

— Около двух часов, Ваше превосходительство. У Ильи Петровича при одной домне — десять пудлинговых печей. Но все они дают за день только тысячу с четвертью пудов железа в сутки. Это едва больше половины версты рельса.

— Мда… Ваши три самовара готовы дать в шесть раз больше… Я понял разницу.