Без Поводыря

А еще казачьи старшины, оказывается, связь со столичными казачьими частями поддерживают. Всю Россию, едрешкин корень, паучьими тенетами оплели. Куда там Третьему отделению…

— Пива, говорю, ваше превосходительство, давайте подновлю. Негоже же так. С пустой-то сидеть…

— А оттуда уже отец его и в Омское училище, которое потом Кадетским корпусом стало, увез… Ну, за Сибирское казачье войско!

— Да-да. Конечно.

— Вот я и говорю – как же это можно Гришку-то в кандалы? Он же наш, свойский, казачий! Мы и сродичей евойных помним, и его с малолетства знаем… В морду что ль кому плюнул, али еще чего? Батя-то его, Васька сказывал, горячий в молодости был. На сабле за лето по три оплетки стирал. Баи степные его пуще огня боялись…

— Сболтнул кому-то, что славно бы было Сибирь от империи отделить, да своей властью жить.

— Вон оно как…

— Слона-то царю привели? — не мог не поинтересоваться я. И снова вспомнил об обещанных императору-охотнику собаках. А ведь записал даже себе напоминалку, и не в одном месте.

— Сие мне неведомо, Герман Густавович, — после длинной паузы, наверняка – додумав прежде мысль, отозвался сотник. — Васька бает, мол до Камня – точно довели. А там, будто бы, приболела скотина. Царев подарок и дохтур немецкий пользовал, а все одно сдох.

— Доктор?

— Пошто дохтур? Животная сдохла. Буянов говорит – обожралася. Как из степей к нашим березнякам вышла, так только то и знала, скотина безмозглая, что трубой своей ветки рвать и в пасть упихивать. Бока так раздуло, что на баржу поставь – сбоков бы все одно торчало…

— Жаль.

— Как не жаль, ваше превосходительство! Все ж Господь старался, сляпывал несуразицу этакую. Трудилси. А она по глупости своей – обожралася… Только Гришаню нашенского все же жальче… Кто его теперь от жандармов защитит, коли вы, Герман Густавович, из Томска съехали?!

— Ха! Да кто его, Степаныч, теперь до весны из Кош-Агача вытащить-то сумеет? Викентьевский тракт едва-едва снегом присыплет, так там даже козлы горные не проскачут. А в морозы и подавно…

Зима и правда, была чрезвычайно холодной. Под Рождество так придавило, что деревья в садах лопались. К Крещенью вроде слегка потеплело, но ведь впереди был еще февраль – традиционно самый холодный месяц зимы.

— Думаю, до марта никто наших молодых людей не тронет. А там, глядишь, все и изменится.

— Уж не в столицу ли вы, ваше превосходительство, отправились? — коварно, хитро прищурившись, поинтересовался Безсонов. — Корниленок сказывал, вы там во дворцах – желанный гость. С государем на охоты ездили, и с цесаревичем вина заморские распивали.

— Корниленок?

— Артемка Корнилов. Младшенький же. До Корниловых еще не дорос. Так, пока – Корниленок. А подиткысь! В самом Петербурге теперь!

— Талант у парня, — кивнул я втайне радуясь, что тема разговора сменилась. — Выучится, знаменитым на весь мир сделается. Мы с тобой, Безсонов, еще гордиться станем, и внукам рассказывать, что знакомы с ним были.

— Дай-то Бог, — кивнул лобастой головой сотник. — Я об одном только Господа молю – чтоб в Санкт-Петербурге том, Артемка наш идеями всякими глупыми не заболел. Потанин-то, поди, в ихнем университете и нахватался…

Пожал плечами. Столичный студенческий период биографии Григория Николаевича Потанина я плохо помнил. Что-то вроде учился. Был активным участником Сибирского землячества. Вот и все, пожалуй.

— Хотя, Герман Густавович, — нерешительно начал казак. — Если руку на сердце, так и правда… Земля наша и без расейских присланцев…

— Замолчи, сотник! — теперь я хлопнул ладонью по столу. — И слушать не желаю! Хоть и не жалует меня ныне государь, а все ж я верный ему слуга! Да и вы с Васькой твоим хитромудрым, едрешкин корень, присягу воинскую давали!

— Давали, — огорчился казак. — Только, мнится мне, их превосходительство, генерал-майора Сколкова сюда и по наши души выслали. Если уж Дунайских казачков в крестьяне, так нас и вовсе… На вас, ваше превосходительство, только и надежда!

Глава 2

Чернолесье

На следующее утро никто никуда не поехал. Ни я, ни Безсонов – хотя и рвался обратно в Томск, будучи оставленным за командира полка на время отсутствия подполковника Суходольского. Ни казаки Антоновской сотни, отправившиеся в Крещенье с дозором на Сибирский тракт.

Я – понятно почему. Голова так болела, что казалось, я явственно слышу треск лопающихся костей, стоило сделать неосторожно-резкое движение. Естественно, и о письмах покровителям можно было на этот, без сомнения, один из самых ужасных в новой моей жизни дней, забыть.

Причем, почему-то не помогли и обычно здорово выручающие, народные методы. Ни полстакана отвратительной какой-то мутной, как самогон-первач, водки. Ни полный ковш сцеженного рассола с квашеной капусты. Мне только и оставалось, что лежать на узкой твердой и неудобной лежанке в белой горнице станции, стараться не двигаться и не разговаривать, и думать.