Без срока давности

Берия стал внимательно разглядывать написанное, особенно страницу протокола с анкетными данными бывшего начальника лаборатории, а также его подпись, удостоверяющую правильность записи показаний. Нет, Лаврентий Павлович не перепроверял точность оглашенных ему показаний Могилевского, прекрасно зная, что так и было. Ему нужна была пауза для обдумывания линии дальнейшего поведения. Прокурор прервал несколько затянувшиеся размышления обвиняемого.

— Все так? — поинтересовался Руденко. — Будете упорствовать? Заметьте, свидетель говорит не об осужденных, а совершенно о других лицах.

Классически стандартный и безотказный прием перехвата инициативы: обвиняемый убедился, что против него уже есть прямые и конкретные показания. Голословно отрицать все подряд по меньшей мере неумно. Пойдут очные ставки с «мелкими людишками», которые повторят ему в глаза все слово в слово, что Берия считал унизительным даже в своем нынешнем положении. Препираться с каким-то бывшим лаборантом — удел карманного воришки, мелкого жулика. А потом, ведь если уже прознали про лабораторию, то теперь все равно разыщут и допросят всех ее сотрудников. И эти хором скажут, что нужно.

Все это Берия представлял себе вполне отчетливо. А потому он несколько меняет тактику, ограничиваясь осторожным подтверждением тех фактов, которые не представляли тайны для следствия:

— Мне такое неизвестно. Я признаю, что вызывал Могилевского по поводу ядов, но о таких заданиях, о которых показывает Могилевский, мне неизвестно.

— Но секретная лаборатория для производства экспериментов над живыми людьми была организована по вашему личному указанию?

— Мне об этом неизвестно. Я этого не помню.

— Вы уклоняетесь от прямого ответа на поставленный вопрос. Ответьте по существу показаний Могилевского, который свидетельствует о ваших страшных кровавых преступлениях.

— Я признаю, что все, о чем свидетельствует Могилевский, является страшным, кровавым преступлением, — безнадежно вздохнул Лаврентий Павлович. — Я давал задание Могилевскому о производстве опытов, но только над осужденными к высшей мере наказания. Причем это являлось вовсе не моей идеей.

— Ответьте, кто из сотрудников НКВД был допущен вами к работе в секретной лаборатории?

— Мне неизвестно. Наверное, знает Меркулов или Судоплатов.

Руденко может с полным основанием записать себе в актив первый успех: Берия признал факт существования лаборатории и то, что лично он давал ее начальнику задание о производстве опытов над людьми. Любому следователю, а прокурор в данном случае выступал именно в этом качестве, важно добиться психологического превосходства над обвиняемым, сломить его упорство, заставить признать за собой вину хотя бы в незначительных эпизодах. А тут сразу такое! Но и это лишь начало. Бывший нарком внутренних дел и органов госбезопасности чрезвычайно хитер, расчетлив и осторожен. Его спрашивают о том, кто из сотрудников лично им был допущен к работе в лаборатории, а он, оказывается, этого не знает. Впрочем, может быть, действительно не дело руководителя такого ранга запоминать каждого сотрудника многотысячного аппарата. Но пусть тогда скажет хотя бы, кто «в курсе»?

— Прошу конкретнее, — не ослаблял хватку Руденко.

— Заместитель Меркулов, еще один ближайший помощник — Судоплатов, некоторые другие могут знать больше. Мне же некогда было вникать в мелкие детали. Более серьезных дел хватало…

Вникнуть во все детали министру действительно сложно. Но в те, которые могли влиять, существенным образом определять направления и методы деятельности карательной системы, не вникать он не мог. Лаборатория Могилевского работала на укоренение не только в своей стране — в международном масштабе — мнения о том, что у органов госбезопасности СССР всевидящие глаза, всеслышащие уши, всюду достающие руки. И не знать о стиле, приемах и средствах ее деятельности Берия уж никак не мог. Что, собственно, и подтвердилось многими бывшими сотрудниками НКВД.

По мере осознания своего реального положения и ожидавшей его участи Лаврентий Павлович «оживлял» свою память, вспоминал новые фамилии, факты, события. Не исключено, что этому способствовала и трезвая оценка возможностей следствия, способного и без его признаний установить истину. Правда, припоминал он детали своего прошлого все же достаточно избирательно. В этом бывший народный комиссар внутренних дел, Маршал Советского Союза мало чем отличался от любого другого прижатого доказательствами и фактами заурядного уголовника, торгующегося за свою судьбу. Стремление преступника умалить степень личной вины, добиться снисхождения, сохранить жизнь и получить срок поменьше, более мягкую меру наказания — известно с незапамятных времен. И ничего оригинального в поведении Берии в этом отношении нет. Такова психология человека.