Без срока давности

— Ты про меня не забыл? Надо бы снова подскочить в Варсонофьевский. Когда? Да хоть сейчас, чего откладывать. У них все готово, осталось только подписать акты.

— А прокурор будет?

— Ладно. Поехали вместе. Там во всем разберемся и решим как надо.

Арестованные находились в тех же помещениях. По одному. Только мертвые. И никаких ран, следов крови. Уловив замешательство подчиненного, комендант НКВД, усмехнувшись, растолковал:

— Этим повезло. Отошли быстро, без лишних мук. Яд на этот раз испытывали надежный. Другие, бывало, очень тяжело помирали…

— Какой яд? — не понял начальника Подобедов.

— Обыкновенный. Не знаю, как называется, но действует быстро и надежно. А эти, — Блохин показал на лежавшие на полу тела мертвых, — хоть пользу науке принесли. Профессор доволен.

— И куда их теперь?

— Туда же, куда всех отвозим, — в крематорий. Что за вопрос?

— А где прокурор?

— Какой, к черту, прокурор! Опыты совершенно секретные. Согласовано все на самом верху. Лишних людей не должно здесь быть. Так что мы с тобой и исповедники, и прокуроры, и еще бог знает кто. Подписываем акты о смерти по болезни. Не выдержали люди нервного напряжения, поумирали своей смертью, не дождавшись положенной им пули. А точный диагноз доктор Семеновский укажет. Так что оформляй.

Позднее, когда Подобедов поближе познакомился с Могилевским и его коллегами по ремеслу, он осознал, насколько разработанная ими методика исследований ядов на осужденных удобна для самооправдания ему и другим сотрудникам, призванным по долгу службы обеспечивать исполнение приговоров к высшей мере наказания.

Даже преступника лишить жизни вовсе не просто, не то что невиновного. Много повидавшие на своем веку бойцы Блохина предпочитали стрелять обреченным в затылок либо завязывали им глаза, лишь бы не встречать последнего взгляда жертвы. Они не могли выдержать жуткого, отчаянного укора в предсмертном взгляде осужденного. И тем не менее потом, уже спустя много лет, они жаловались, что часто просыпаются в горячечном бреду от жутких кошмаров. Расстрелянные с окровавленными головами приходили к ним во сне…

Лабораторные исследователи тоже выполняли не слишком приятную часть своих «научных изысканий». В дни проведения экспериментов они как бы снимали с подчиненных Блохина причастность к убийствам, давали тем передышку. Тюремным надсмотрщикам поручалось лишь доставить осужденных в спецлабораторию Могилевского, а спустя несколько часов или суток явиться за окоченевшими трупами, зафиксировать в акте наступление смерти и отправить мертвецов в последний путь — в крематорий либо братское безымянное захоронение на каком-то из московских или загородных кладбищ.

Наверное, вполне естественно стремление человека искать и находить самому себе оправдание, самовыгораживаться в тех случаях, когда хочется выглядеть получше, если он в крови и лжи по самые уши. На протяжении долгих десятилетий мы старательно изображали из себя этакий усредненный прообраз человека будущего — беспорочного и в помыслах и в делах, без выщербин и огрехов. И не обращали или старались не обращать внимания на то, что по соседству благополучно проживал, существовал, творил свои темные дела и так же благополучно помирал самый отъявленный негодяй, жестокий подлец и палач. Не замечали, что тюрьмы Советского Союза, его так называемые исправительные лагеря (слово-то какое романтическое) были переполнены не только убийцами и ворами. Что за решеткой и на зоне содержалось ничуть не меньше наивных и гордых правдоискателей. Что настоящие преступники преспокойно проживали рядом с нами, лишь немного перекрасив личину под строителей прекрасного будущего. А народ-труженик (в своем большинстве люди сталинских времен такими и были на самом деле) безоглядно верил кучке глашатаев экспорта мировой революции, так и не распознав истину за броскими партийными лозунгами.

Крестьяне получили землю в Сибири, на Сахалине — за колючей проволокой. Рабочие — «хозяева» страны, фабрик и заводов — на деле стали не чем иным, как бесправной рабской силой, которой вместо реальной платы за нелегкий труд преподнесли абстрактную идею морального удовлетворения итогами социалистического соревнования.

«Пролетарии все стран», прибывшие в Советский Союз под знаменем «Красной помощи» и Коминтерна, соединялись на этапах ГУЛАГа, а чаще — в камерах смертников. Теряя в лагерях, тюрьмах, на пересылках ударных строек века достойнейших сыновей, народ, нареченный советским, утрачивал свои лучшие качества, медленно, но неуклонно катился к физическому, интеллектуальному, нравственному, национальному вырождению.

Не все это понимали. Многие, сознавая, не находили в себе сил для сопротивления злу. Других это вполне устраивало.

Аккуратного чиновника НКВД Подобедова совесть все-таки беспокоила, иначе не стал бы он выведывать у сотрудника лаборатории Филимонова-младшего, с которым постепенно сблизился больше, чем с другими, для какой цели применяются исследуемые яды. Тот лишь неопределенно пожал плечами: