Без срока давности

В столовой сел посредине зала за свободный столик. Тоже штрих, отметил Поздняков. Человек с опаской сел бы в уголок, в крайнем случае возле стены, чтобы сзади некто не подобрался. Значит, генералу скрывать нечего?

Поздняков сидел за своим столом и жевал пирожки с ливером, когда Защепа двинулся к выходу. Надо немного подождать, прежде чем идти следом, решил Кирилл, но все пошло по-другому.

Неожиданно Защепа сел напротив. Помолчал несколько мгновений и заговорил:

— А я вас давно жду, — произнес он так, будто только что они беседовали о чем-то обычном, повседневном. — Честно говоря, уже устал. Давно бы пора все закончить. Хотел сам прийти, да все отговорки выдумывал. Поверьте, господин чекист, сейчас даже облегчение испытываю. Вы удивитесь, а у меня сейчас мечта появилась. Как только осознал, какие перемены грядут, сразу мечта появилась.

Защепа улыбнулся искренне, широко.

— Замечали, что мечта появляется тогда, когда человек в тупике жизненном оказывается? А у меня она самая простая — выспаться в своей кровати. Знаете, я с пятнадцати лет спал на солдатской кровати, готовил себя в Суворовы. И так — почти сорок лет. Учтите, при этом бывало спал и на земле, и на полу. А потом, когда все закончилось … ну, а может, наоборот, только началось… Так вот, стал я себя обманывать, будто просто отвык от домашней жизни и мягкой постели. Купил кровать, перину, подушки пуховые…

Защепа снова улыбнулся, и снова — искренне.

— Не поверите, белье постельное заказал, чтобы вручную мастерица пошила. У меня, знаете ли, была еще до германской, любовница из петербургского света, графиня. Она меня к хорошему белью и приучила.

Впрочем, не о графине я, а о том, что приготовил кровать великолепную, а кому спать в ней придется теперь — неведомо. Интересно, кому теперь мое имущество отойдет?

Он глянул в глаза Позднякову, и было в нем только спокойствие человека, совершившего то, что и хотел совершить.

И Поздняков решился:

— На сегодняшнюю ночь и ближайшее время — вам. Я не буду вас арестовывать, если договоримся. Присматривать будем, а арестовывать — нет. По-моему, контактов и связей у вас нет, Лев Ефимович.

Тому, что его назвали настоящим именем, а не вымышленным, Защепа ничуть не удивился, принял как должное, а вот, обещанием не арестовывать был поражен:

— Как это — не будете? А ну как есть контакты, и я сегодня убегу?

— Тогда — ваша удача, но мнится, что вы сегодня выспитесь наконец-то, генерал, — улыбнулся Поздняков.

Когда вышли на улицу, поинтересовался:

— Скажите честно, не жалеете, что не убежали тогда?

Защепа ответил сразу, и видно было, что вопрос этот он для себя решил давно и бесповоротно.

— Жалел! Что врать-то? Потом успокоился, понял, что Бог меня от беды уберег. А последние лет пять радуюсь, что не убежал, поверьте — радуюсь! Мне, знаете ли, как-то прислали… — Он осекся, потом откашлялся, продолжил: — Прислали газетную вырезку с рассказом Аверченко. Я с ним, между прочим, неплохо был знаком когда-то, и его «Письмо Ленину» читал со смехом и удовольствием. А сейчас, уже после его смерти, прислали из последних его рассказов.

Защепа остановился, раскрыл свой портфель, достал лист бумаги.

— Вот, переписал. Рассказ называется «Трагедия русского писателя». Выдумка, конечно, понимаю, но вы послушайте, как Аверченко своих собратьев передразнивает!

Защепа остановился, надел очки, развернул лист.

— Вот, слушайте, русский писатель в эмиграции отвечает своей жене: «Мало ли что. Начну так: «Шел унылый, скучный дождь, который только и может идти в Петербурге. Высокий молодой человек шагал по пустынной в это время дня Дерибасовской…» — Постой, разве такая улица есть в Петербурге? — А черт его знает! Знакомое словцо. Впрочем, поставлю для верности — Невскую улицу». А послушайте-ка, как он заканчивает — «Была большая дождика. Погода был то, это называй веритабль петербуржьен. Один молодой господин ходил по одна улица по имени сей улица Крещиатик. Ему очень хотелось манжэ. Он, заходишь на Конюшню, сесть на Медведя и поехать в ресторан, где скажишь: — Гарсон, рабинович и одна застегайчик с ухами».

— Ну, Аверченко — писатель. У него свой мир — его работа, — заметил Поздняков.

Защепа поморщился:

— Это вы на ваших занятиях по политграмоте рассказывайте. Это ведь тот самый Аверченко, который над Лениным и большевиками ерничал! Да что я…

Защепа убрал бумагу в портфель.

— В прошлом году был у меня старый мой сослуживец, поручик Саша Лукомский. Три года жил в Харбине. Так он рассказывал, как наши офицеры девиц на панель вытаскивали. Между прочим, таких же беженок, эмигранток из русских семей. Просто хватали и тащили на панель, представляете! Офицеры!

Защепа прошагал несколько шагов, потом повернулся к Позднякову, деланно улыбнулся: