Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни

Ее глаза были широко раскрыты. Смотрела она на меня, но видела явно что-то другое.

– Большой Норм умер, – прошептала она.

Вновь нахлынули дурные мысли. Я опустил голову и ссутулился.

– Нам надо идти, сейчас же, – сказал я.

– За нами приедут.

– Никто за нами не приедет.

Она уставилась на меня. Я внимательно рассмотрел ее рану, зияющую на лбу вдоль линии волос, и вывихнутое плечо – рука под ним повисла, словно надрубленная ветка. Сандра отползла подальше, как будто хотела скрыть от меня все это. Глаза ее затуманились, лицо напоминало голый череп.

– Сандра, нам надо идти, – сказал я.

– Нет.

– Я ухожу.

– Ты не можешь бросить меня здесь.

– Тогда пошли со мной.

Я помедлил, оценивая ситуацию. Сейчас сильный снегопад. Скоро лед покроется слоем снежной пыли. А значит, будет очень нелегко понять, в каком месте за снег схватиться можно, а в каком – нет. Вот черт! Как же нам справиться с этим? Особенно Сандре.

Я ощупал ветки, служившие мне крышей. Одни были помягче, другие пожестче. Я отломал две длинные палки и как мог очистил их от сучков и иголок. Руки опять замерзли, и пальцы плохо слушались.

– Нам надо идти, – сказал я и заглянул под крыло. Сандра ковыляла, загребая перед собой здоровой рукой, и была похожа на птицу, волочащую по земле больную лапку. Глаза глубоко запали, кожа вокруг них сморщилась, словно решила гармонировать с пейзажем.

– Здесь все покрыто льдом, – сказал я. – Используй это как ледоруб, поняла?

Я показал, что нужно делать: воткнул палку в снег и с усилием подтянулся к ней.

– У меня руки не действуют, – ответила Сандра.

– Опирайся здоровой рукой.

Я протянул ей палку. Она поднесла ее к лицу – так ребенок рассматривает непонятную игрушку.

– Я пойду рядом. Можешь опираться на меня, – сказал я. – Держись прямо надо мной, тогда я смогу удержать тебя, если поскользнешься. Понятно?

– Какой ужас!

– Все понятно?

– У тебя лицо рассечено, – сказала она.

Я дотронулся до лица. Ощутил замерзшую кровь вокруг раны на подбородке.

Еще одна ранка на щеке.

– Кровь не идет, – ответил я.

– А я как выгляжу? – спросила Сандра.

– Ты в полном порядке. Пошли.

Глава 18

Мы с отцом переправились…

…на пароме из Пуэрто-Вальярты прямо в Ла-Пас, чтобы уж наверняка не напороться на тех federales. Из Ла-Паса поехали по шоссе Баха на север, по направлению к дому. В Тихуане мы сходили на корриду. Я болел за быка.

Ночь мы провели в отеле в Сан-Диего, а когда отец разбудил меня на следующее утро, машина уже стояла у маминого дома в Топанга-Бич. Он открыл дверцу в боковую галерею, и я прислушался, не раздаются ли в коридоре шаги Ника. Отец постучал в стеклянную раздвижную дверь.

– Хей-хей, – улыбнулась мама, открыв дверь. – А вот и наша сладкая парочка.

Я скользнул внутрь. Она наклонилась и поцеловала меня.

– Привет, мам, – сказал я.

– Ты посмотри на него… Коричневый, как шоколадка.

Отец вошел в кухню и направился к холодильнику. Мама похлопала меня по затылку:

– Норман, у тебя сильно посветлели волосы, – отметила она. – Ну, как путешествие?

– Хорошо, – ответил я.

Отец надкусил персик, закрыл холодильник и внимательно поглядел на меня из-за маминого плеча. В его взгляде не было и следа винтовочных стволов, выстрелов или дней, проведенных в затерянном селении, – одно лишь сладостное воспоминание о катании в трубах да отблеск солнечного света.

– То есть все оказалось не так плохо, как ты думал? – уточнила мама.

Я покачал головой.

* * *

Только за ужином я спросил про Ника.

– Он уехал на пару недель, – ответила мама.

Я включил свой любимый сериал «Все в семье», и мы с мамой доедали ужин, глядя в телевизор. В первую же рекламную паузу я рассмотрел ее лицо. Ни синяка, ни царапины – глаз ничем не отличался от другого.

* * *

До конца августа дома было спокойно. Пару недель у мамы не было занятий, и я просто болтался по Топанге, катался на скейте, занимался серфингом и играл с Чарли и Санни. Все вокруг постоянно говорили о принудительном отчуждении – я так понял, что государство, или штат, или кто-то еще пытается вышвырнуть нас с пляжа. Люди считали, что они вполне могут это сделать, поскольку сама земля нам не принадлежит, а только дома. Это казалось немыслимым.

В выходные я ходил в хоккейный лагерь, по будням днем пропадал на футбольных тренировках, а вечера проводил то у мамы, то у отца. Иногда бывал у Элинор – лишь ей одной я рассказывал о маме с Ником. Мне нравилось, что она сама задает вопросы и очень внимательно выслушивает ответы.

Как-то вечером мы с Элинор готовили ужин у нее на кухне. Она спросила, что я чувствовал, когда Ник обозвал меня неудачником и лжецом или когда отец растолкал меня в четыре утра и потащил на хоккей. «Понятное дело, мне это не очень-то понравилось», – ответил я.

Тут открылась входная дверь, и вошел Ли, ее муж. Он прислонил к шкафчику метлу и направился в спальню.