Безбрежней и медлитнльней империй…[1]

- Почему нет? Почему? Неужели человеческие существа настолько слабы, все до единого? Страшно подумать. Ну неважно, неважно, не волнуйтесь. Не шевелитесь. Сейчас хотя бы это не ненависть, верно? По меньшей мере симпатия, участие, доброжелательность. Вы не можете не чувствовать этого. Осден, вы это чувствуете?

- И… другое,- произнес он почти неслышно.

- Вероятно, шум от моего подсознания. Да и всех остальных. Знаете, когда мы нашли вас в лесу и я пыталась вас перевернуть, к вам отчасти вернулось сознание, и я ощутила ужас перед вами. На минуту я обезумела от страха. Я ощущала ваш страх передо мной?

- Нет.

Ее ладонь все еще лежала на его руке; напряжение его заметно спало, он погружался в сон - сон измученного человека, наконец избавленного от страданий. "Лес,- прошептал он, ей едва удалось разобрать, что он говорит.- Боюсь".

Она не пыталась выжать из него что-то еще, просто держала ладонь на его руке и смотрела, как он засыпает… Хаито знала, что чувствует она, а значит, и то, что должен чувствовать он. Она была уверена: есть лишь одна эмоция или состояние существа, что может вот так, за один момент, обратиться в свою противоположность, инвертироваться. В великохайнском языке одно и то же слово, онта, означает и любовь, и ненависть. Конечно же, она не влюблена в Осдена, здесь другая история. То, что она испытывает к нему,- онта, инвертированная ненависть. Она держала его руку в своей, и между ними тек ток, ужасающее электричество, что возникает от прикосновения - прикосновения, которого он всегда страшился. Когда он засыпал, мышцы, окольцовывавшие, как на анатомическом рисунке, его рот, расслабились, и Томико увидела на этом лице то, что никому из них никогда не доводилось видеть,- улыбку, пусть едва заметную. Улыбка померкла. Осден уснул.

Он оказался крепким - на следующий день уже сидел и хотел есть. Харфекс собирался допросить его, но Томико не позволила. Она завесила дверной проем бокса листом политена, как часто делал сам Осден.

- Пластик в самом деле отсекает ваше эмпатическое восприятие?

- Нет,- ответил Осден сухо и осторожно, тоном, который был теперь принят у них в разговорах между собой.

- Значит, просто в качестве предупредительного знака?

- Отчасти. Скорее для исцеления верой [13]. Доктор Хаммергельд думал, что это поможет… Может, и помогает немного.

И все же любовь была, единственная. Испуганный ребенок, захлебывающийся в приливно-отливном напоре и дубасящий взрослых их же непомерными для него эмоциями, тонущий мальчик, спасенный неким мужчиной. Обученный дышать и жить тем же мужчиной. Получивший все - и защиту, и любовь от того же мужчины. От того, кто стал Отцом-Матерью-Богом, ни от кого другого.

- Он еще жив? - спросила Томико, размышляя над невероятным одиночеством Осдена и странной жестокостью великих медиков. И вздрогнула, услышав деланный, резкий, металлический смех:

- Он умер по меньшей мере два с половиной века назад,- ответил Осден.- Вы что, забыли, где мы, Координатор? Все мы, вырвавшись вперед, потеряли свои семейки…

А по ту сторону политеновой завесы находились в прострации остальные восемь человеческих существ, обитающих в Мире 4470. Их голоса звучали сдавленно и принужденно. Эскуана спал; Посуэт То была на излечении; Дженни Чонь пыталась расположить светильники у себя в боксе так, чтобы не отбрасывать тени.

- Все они перепуганы,- сказала Томико, перепуганная не меньше.- У каждого есть соображения о том, что напало на вас. Что-то вроде обезьянокартофеля, гигантский клыкастый шпинат, уж не знаю, что еще… Возможно, вы правы, не стоит толкать их к прозрению. Это было бы еще хуже - утратить доверие друг к другу. Но почему все мы так не уверены в себе, не способны взглянуть правде в глаза, так легко теряем голову от страха? Мы действительно все безумны?

- То ли еще скоро с нами будет!

- Почему?

- Потому что "что-то"есть,- он стиснул рот так, что рельефно выступили мышцы губ.

- Что-то чувствующее?

- Способность чувствовать.

- В лесу? Он кивнул.

- А тогда что же?..

- Страх…- Его лицо снова стало искажаться, он беспокойно заерзал.- Знаете, когда я там упал, я не сразу потерял сознание. А может, сразу же пришел в себя. Не знаю. Больше всего это было похоже на паралич.

- Вы просто лежали.

- Лежал на земле. Не мог подняться. Лицом в грязи; в мягкой такой лиственной плесени. Она и в ноздрях, и в глазах. Я не мог двинуться. Не мог видеть. Я будто был внутри земли. Проникнув в нее, став ее частью. Знал, что я между двух деревьев - даже если бы никогда не видел их. Думаю, что мог чувствовать корни. Те, что в земле подо мной, глубоко под землей. Руки были в крови, я мог чувствовать это, как и то, что именно из-за крови грязь, лицом в которой я лежал, теплая и влажная.