Бездна

«Это какой-то проклятущий кошмар. Я должен проснуться. Вот сука! Я должен…»

Улыбнулся про себя. Человек в собственном сне может быть богом, но тогда он должен понимать, что спит, как он сейчас.

«Это только бред, а потому достаточно будет, если я…»

Помнящий сжал веки, а когда снова открыл глаза… ничего не изменилось. Люди, кем бы они ни были, никуда не исчезли. Терпеливо ждали, пока он закончит дурить, а он… он все еще пребывал на проклятущей кровати, как псих в приличном дурдоме.

Это дало ему пищу для размышлений. Чтобы оставаться уверенным, он ущипнул себя за бедро – только до этого места и сумел достать. Было больно. И он все еще лежал в шуршащей постели.

– Где я? – спросил он, облизнув пересохшие губы.

– В госпитале, – ответила женщина.

– Во Вроцлаве нет госпиталей, – выпалил он.

– На поверхности и правда нет, – кивнула она. – Но мы находимся глубоко под землей.

Теперь Учитель видел их отчетливо. И челюсть его отвалилась. «Чистые», – подумал он со страхом, глядя на седоволосую женщину с очень бледным лицом, на котором не было ни единой оспинки или шрама. Одежда ее, пусть и ношенная, тоже не казалась нарядом, принесенным с поверхности. То же самое касалось и солдат. Были они куда моложе своей начальницы, но наверняка относились к Помнящим, как и он сам. С удивлением он поглядывал на их мундиры, потрепанные и поблекшие, но все еще хорошо выглядящие. Даже ботинки их сверкали, словно лишаи шариков.

– Вас нет, – шептал он. – Чем этот гребаный Тесла меня опоил?

– Мы есть, – уверила его женщина. – И мы изрядно потрудились, чтобы вас сюда доставить, поручик.

– Нет, нет и еще раз нет, – он зажмурился так сильно, как только сумел. – Я хочу проснуться!

– Это не сон, поручик Ремер.

– Чистые – легенда, – он замотал головой. – Детская сказка! Вас просто-напросто нет! – последнюю фразу он произнес непривычно медленно, нажимая на каждое слово.

– Тогда прошу оглядеться.

Учитель подумал и последовал ее совету. Уже первый взгляд на помещение, в котором он лежал, дал ему понять, что это не может быть бункер на Стшегомской. Все стены здесь были ровными и бетонными. На большей части – следы опалубки. Под потолком тянулись толстые кабели, от перегородки до самых дверей, где исчезали под косяком. Мебель тоже выглядела подозрительно хорошо, словно ее и не использовали последние лет двадцать. Все производило впечатление старого, но прекрасно оберегаемого бомбоубежища.

– Кто вы такая и откуда вы меня знаете? – вернулся он к теме, чуть успокоившись.

Помнящий сосредоточился на женщине. Он не знал ее, и она не была похожа ни на кого из тех, с кем он общался после того, как перевелся во Вроцлав. Потому не понимал, откуда она могла столько о нем знать – и откуда могла знать о Якубе.

– Мое имя Катажина Бондарчук. Я, как бы это сказать, – женщина заколебалась, – одна из тех, кто управляет этим проектом. Я вас не знаю, мы видимся впервые в жизни, но бумаги – никуда не деваются, – она взмахнула папкой, еще одним реликтом из мира, который перестал существовать.

– Откуда у вас мое личное дело? – спросил Учитель, рассчитывая, что, возможно, на этот раз ее ответ несколько прояснит ситуацию.

– У меня есть документы обо всех людях, связанных с проектом, – пояснила она коротко.

– С каким таким проектом? – выдохнул он. Надежды его лопнули, словно мыльный пузырь.

– Я понимаю, что вы чувствуете себя растерянным, поручик, – Бондарчук наклонилась к нему. – Но уже скоро вы все поймете. Клянусь.

– Почему я связан?

– Ради вашей и нашей безопасности, – ответила она искренне. – Мы не были уверены в вашей реакции. Некоторые из кандидатов… как бы это сказать… являлись не только потенциальной угрозой, – закончила она, видя, что он не почувствовал удовлетворения предыдущими объяснениями.

– Понимаю, – пробормотал Учитель, устраиваясь поудобней.

– Я прикажу вас освободить, едва лишь мы придем к пониманию, – уверила она.

– К какому пониманию? – насторожился он.

– Мы хотим, чтобы вы на нас работали.

– На вас – это на кого?

Бондарчук улыбнулась. Широко и искренне.

– На Польшу, поручик. На нашу родину.

– Похоже, вы давно не бывали на поверхности, – фыркнул он.

– Это правда, – призналась она. – Но это не меняет того факта, что я лучше вас знаю, как выглядит ситуация на самом деле.

Он засмеялся: хрипло, нервно и сразу же об этом пожалел. Раскашлялся, словно туберкулезник на сквозняке. Без свободы рук промучился с этим несколько минут. Ни один из наблюдающих за ним людей и с места не сдвинулся, чтобы ему помочь. Наконец он пришел в себя, тяжело дыша.

– Надеюсь за моим сыном вы присматриваете лучше, чем за мной.

Бондарчук приблизилась на шаг.

– Закончим эти игры, поручик, – сказала она холодно. – Якуб не ваш сын, о чем мы прекрасно знаем, – она развернулась и двинулась к выходу, потом, правда, остановившись на пороге. Явно ждала, пока кто-нибудь из солдат – или, скорее, охранников – отворит для нее дверь. – Я и правда не понимаю, отчего вы его оставили в живых, – добавила она, глянув на него внимательней.