Но все же она была одной из тех, кого следовало благодарить за победу при Бонниблейре, и Лахлану пришлось признать, что, возможно, без нее не было бы и мира. К тому же он понимал, что этот мир все еще был очень хрупким. Майя была сестрой Короля Нилы и матерью Бронвин. Приказав казнить ее, он лишь вызвал бы их месть.
Изабо удалось подсказать ему решение одной из проблем. Охранять Майю приставили клюрикона Брана. Клюриконы были невосприимчивы к магии и безразличны к человеческой красоте. Бран очень пострадал от изданного Майей Указа о Волшебных Существах. Можно было не опасаться, что он поддастся ее чарам, физическим или магическим.
После этого высокую и стройную фигуру Майи никогда больше нельзя было увидеть без маленького мохнатого клюрикона, неизменно скованного с ней изящной цепочкой. Это зрелище, хотя и забавное, было в чем-то печальным. Майя не делала никаких попыток бежать, говоря своим хрипловатым голосом:
— Но я готова принять правосудие Мак-Кьюинна. Я не собираюсь убегать.
Никто не знал, верить ей или нет, даже Изабо.
Через месяц после коронации Лахлан и Серые Плащи были готовы вернуться обратно в Лукерсирей. Они поставили памятники погибшим и восстановили силы на чистом горном воздухе. Они помогли Мак-Синну начать на берегу озера Бонниблейр строительство нового города, с замком и новой башней ведьм, которая должна была получить название Башня Песен. Там должны были учить всем видам музыки, а не только тем, которые убивали фэйргов. Теперь всем уже не терпелось вернуться домой и вновь вплести в полотно нити своих жизней, разорванные и спутанные долгой и кровавой войной.
— Никогда не думал, что скажу такое, но должен признаться, что с ужасом думаю о долгом морском путешествии домой, — как-то вечером сказал Лахлан. — Как бы сильно я ни любил свой корабль, боюсь, я уже сыт им по горло.
Все с жаром согласились. Весь прошлый месяц, пока строился фундамент замка Бонниблейр, все они жили на корабле, и жилище это было тесным и неудобным.
— Да мы бы все равно не смогли вернуть его обратно на море, — заметила Изолт. — Нет, лучше всего вернуться через Мост в Неизвестное и перейти Хребет Мира.
— В любом случае, это займет месяцы, — недовольно сказал Лахлан. — Я просто хочу вернуться домой! Мне нужно проверить, как в мое отсутствие шли дела у остальной страны и какой вред причинила приливная волна.
Изабо внезапно пришла в голову одна идея. Она ничего не сказала, но на следующее утро встала очень рано, задолго до рассвета. Шагая следом за Бубой, летящей впереди, точно снежинка, подхваченная ночным ветром, она углубилась в лес. Ей не нужен был свет, поскольку она видела ночью почти так же хорошо, как и днем. Но ее путь тем не менее был трудным, поскольку ей приходилось пробираться через чащу деревьев и кустарников и колючие заросли ежевики. У нее не было четкого знания, куда надо идти, но ее тело поняло это, когда она приблизилась к линии силы. Она пульсировала под ее ногами и безошибочно привела Изабо к кольцу камней, возвышавшихся на высоком зеленом холме глубоко в чаще леса.
Она тяжело дышала, поскольку очень спешила, зная, что скоро рассвет. Подождав, пока сквозь деревья не начали пробиваться первые лучи солнца, осветив стоящие камни, она положила ладонь на один из символов, высеченных в скале. По ее руке разлился жидкий огонь, и все ее нервные окончания завибрировали, но она не отдернула руку и не открыла глаза. Перед своим мысленным оком она представила тень облаков, несущихся над полями дикой пшеницы. Покалывание в пальцах усилилось, пока ей не стало казаться, что ее руку облепил рой ос. Она ждала до тех пор, пока боль не стала совершенно невыносимой, потом открыла глаза.
Перед ней стояла высокая тонкая фигура, облаченная в мерцающее белое одеяние. Ее кожа и струящаяся грива волос были очень белыми, а глаза казались прозрачными, как вода. В середине лба, точно между бровями, кожа собралась тугими морщинами, походя на закрытый бутон, хотя все остальное лицо Селестины было гладким и безмятежным. Она подняла свои суставчатые пальцы ко лбу и поклонилась, приветствуя ее на своем гудящем языке.
Изабо вернула ритуальное приветствие, потом позволила Селестине коснуться пальцами своего лба. Бутон морщин между бровями Селестины медленно распустился, открыв третий глаз, темный, словно беззвездная ночь, мерцавший переливающейся рябью.
У Изабо защипало глаза.