Безмолвные компаньоны

Джолион зарделся, принялся суетливо искать что-то в карманах.

– Вы должны понимать, что фабрика – собственность мисс Ливингстон, а не только моя. Она, как я считаю, имеет право присутствовать на любой…

– Фью, никто не подвергает сомнению ее права, юноша. Но нужно ли это? К чему мучить бедную леди ужасами деловых разговоров.

Элси слышала, как сердце колотится прямо в шее. Ее бесил этот жирный старик, нафаршированный предубеждениями и деньгами. Ужас. Что он знает об ужасе? Только забота о Джолионе заставила ее прикусить язычок.

– Грубые выражения и деловые ужасы, – прокомментировал Руперт, раскачивая часы, словно маятник. – Я и сам начинаю сомневаться, что хочу остаться здесь.

– Вы, Бейнбридж, отлично понимаете, что я имел в виду. Фигуры речи и деловые формальности, которые нам кажутся обычными, способны утомить – я уж не говорю шокировать – даму.

Самое ужасное было в том, что Гринлиф и не собирался говорить откровенно. Нет, он не позволил бы себе оскорбительно высказаться об умственных способностях Элси. Не указал бы ей, где ее место. Вместо этого он ходил вокруг и около, изображая благородство, притворяясь, будто делает это исключительно в ее же интересах.

Гринлиф заговорил снова.

– Я искренне не вижу причины, Ливингстон, почему нужно заставлять вашу бедную сестрицу страдать здесь, с нами. Никаких причин.

– Разве что, – вставил Дэвис с хитрой усмешкой, – это нужно вам самому? Такой молодой человек, как вы, нуждается, вероятно, в присутствии старшей сестры?

Джолион побагровел. Дэвис наступил на больную мозоль. Элси встала и подняла графин бренди.

– Итак, джентльмены, вы высказались, и, я уверена, получили удовольствие. Что же до нас с мистером Ливингстоном, то нас ждут дела. Любому, кто вложит средства в фабрику, придется иметь дело как с ее владельцем, так и с владелицей, и это не подлежит обсуждению, – она плеснула себе немного бренди и выпила залпом. – А если вы слишком разборчивы, чтобы иметь дело с женщиной, лучше вам покинуть нас сейчас.

Вся эта речь, казалось, выплеснулась сама собой. Элси почувствовала, как обожгло горло, и уставилась на стакан из-под бренди, не понимая, как он попал ей в руки.

Мистер Гринлиф и мистер Дэвис ушли. Руперт остался с ними.

Теперь, после этого инцидента, говорил в основном Джолион. Он и изложил все их с Элси планы перехода с производства шведских серных спичек на спички с безопасными головками, а также предложения по улучшению положения персонала. Именно Джолион рассказывал о вентиляции, Джолион поднял вопрос об отдельном сушильном сарае. Однако Руперту в память запала Элси.

– Удивительная женщина, – сказал он Джолиону, как только решил, что она отошла достаточно далеко и не слышит. – У вашей сестры поразительная деловая хватка, Ливингстон, она все понимает про вашу фабрику. Это слышится в каждом ее слове. Вы совершенно правы, что привлекаете ее.

– Элси.

Нет, это был не ответ Джолиона Руперту. Это был голос не из прошлого, он звучал здесь и сейчас.

– Элси.

Она поморгала, стряхивая воспоминания, пытаясь вернуться в настоящее. Образ Руперта и Джолиона, пожимающих друг другу руки, растаял. На его месте возник другой Джолион. Ничем не похожий на юношу, которого она только что себе представляла – искаженное, потрясенное лицо, глухой, отрешенный голос.

– Элси, что ты здесь делаешь? Я тебя повсюду ищу.

Элси встала, спустилась на несколько ступеней и взяла брата за руки. Ладони его были горячими и влажными.

– Что-то случилось? Джо, у тебя ужасный вид.

– Случилось страшное. Собирай вещи. Тебе необходимо вернуться в Бридж. Сегодня же.

У нее внутри все оборвалось.

– Почему? Ради всего святого, что случилось?

– Мейбл. – Он крепче сжал ее руки в перчатках. – Мейбл мертва.

Бридж, 1635

Его казнят сегодня.

Это моя вина, мой грех. Всё это. Каждое утро я просыпаюсь больная: меня до резей в желудке мучает сознание собственной вины. Но я страдаю недостаточно – никогда никаких моих страданий недостанет, чтобы удовлетворить Джосайю. Ему непременно надо тыкать меня в это носом, как щенка, который напачкал в хозяйском доме. Именно поэтому у нас устроено празднество.

Поскольку беглеца поймал Марк, мой муж распорядился вознаградить всех слуг, устроив для них пир. Весь день напролет над огнем крутятся вертела, наполняя дымом нижний этаж. У меня от этого до слез щиплет глаза.

Джосайя разрешил им занять Большой холл. Сейчас они сидят там за столами, звенят стаканами, зубами рвут мясо с костей, как будто разрывают на части самого Меррипена.

Сама я убралась на кухню вместе с Лиззи. Это мое наказание – сидеть здесь в дымном чаду, обливаясь потом, и глядеть, как лопается и пузырится на огне кожа животных, когда поворачивают вертела.

Мы пытаемся поддерживать разговор, но я нахожу это занятие слишком обыденным, легкомысленным, не соответствующим моменту. Возможно ли болтать о пустяках после всего, что произошло?

– Не дело это, ох не дело, – вздохнула Лиззи, вытирая лицо. – Устраивать все это из-за того, что парня на рассвете вздернут. Хоть и злодея.

Я вслушивалась в шипение капающего жира. Будет ли Меррипен вот так гореть в аду?