Читаем Безмолвный свидетель полностью

И Мезенцев представил себе переполненный зал судебного заседания и ярмарочный гул многочисленных людей, а на скамье будет сидеть сгорбившись обвиняемый — Леонид Березуцкий. Он представил себе, как вызывают свидетелей:

— Тобольский!

— Акинина!

Алла... Все-таки он вызовет ее снова и опять будет задавать ей вопросы, на которые она уже отвечала. Только к чему эти вопросы? В прошлом уже ничего не изменить...

* * *

Алла Акинина снова сидит перед ним. Федя подметил некоторую перемену, происшедшую с ней — лицо у нее бледное, лоб прорезали невидимые раньше тонкие морщинки, непринужденность в поведении исчезла, а голос звучал менее уверенно. Она словно бы чуть постарела, и все же весь облик ее не утратил прежней красоты. Только теперь эта красота казалась еще более холодной.

— Так все-таки вы задержали Леню? — тихо произнесла она.

— Что значит «все-таки»? — вскинул брови Мезенцев. — Вы...

— Да, я знала, что это сделал он.

— То есть как это знали?

Федя встал со стула, потом снова сел, и с недоверием поглядел на нее.

— Я видела, как все случилось в роще... — она заговорила быстро, проглатывая слова. — Я случайно там оказалась. Шла к автобусной остановке. Слышу — крик! Спряталась в кустах... А потом, когда они начали драться, я испугалась и бежать...

«...Так значит был и свидетель, — подумал Мезенцев. — Безмолвный свидетель...»

А вслух спросил:

— Почему же вы нам раньше не сказали?

Алла молчала, закусив губу. И тут Федя вспомнил, как она воскликнула тогда: «Да как вы можете подозревать Леню?», а на вопрос о её отношении к Березуцкому ответила: «Я его не люблю» и закурила сигарету.

И вот теперь Федя пристально оглядел Аллу — холодными полярными звездами мерцали ее глаза. Как все-таки она была красива и как он ненавидел ее!

— Так почему же... — снова начал Мезенцев, стараясь придать своему голосу как можно больше твердости.

Но он не договорил.

— Почему, отчего? — вскрикнула Алла. На глазах ее выступили слезы, а лицо вдруг стало живым, страдальческим, и оттого — прекрасным. — Потому что для меня дороже Лени человека нет. Да, я такая, какая уж есть... И пусть говорят, что я гуляю со многими ребятами. Разве я виновата, что красивая родилась? А на красоту слетаются. Но люблю я Леню одного! И я... как вы могли поверить... Я никогда не показывала Лагунову Ленькино письмо... Никогда... Боже мой, вам этого не понять... Леня... он... видели бы вы, как он меня защищал в роще. Я все слышала. И когда Лагунов ударил его, свалил и начал избивать, я закричала и побежала со всех ног Лене на помощь, но... было уже поздно... Я... я... страшно виновата перед ним... Я...

Она замолчала — ей не хватало воздуха. Слезы текли по ее щекам, плечи мелко вздрагивали.

«Так вот оно значит как... — подумал Федя. — Березуцкий ни словом не обмолвился, что Алла была в роще. Решил не впутывать ее в эту историю. Так вот оно значит как...»

Мезенцев хотел что-то сказать, но слова комом застряли в горле. И Федя вдруг пожалел, что не научился курить. Как хорошо было бы сейчас затянуться горьковатым дымом, захмелеть. И может быть, горечь папиросы пересилила бы нестерпимую горечь в душе и тогда дышать стало бы легче и свободней.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза