Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен

— Добрые христиане, — сказала она. — Господь ниспослал мне мучения и позорную участь в наказание за причастность мою к гибели мужа. Я ложно обвинила его в порочной любви к его сестре, королеве Анне Болейн. И посему заслужила смерть. Но я не виновна ни в каком ином преступлении.

Взглянув на черный покров, брошенный на труп Екатерины, она вскрикнула. Потом, дрожа всем телом, склонила голову на плаху и покорно подставила шею под топор.

Останки Екатерины захоронили в тауэрской церкви Святого Петра в Винкуле, всего в нескольких шагах от Анны Болейн.

Все закончилось. Крышку гроба надежно заколотили.

Слава Господу, что я ничего не слышал об этих казнях до самого вечера. Но после ухода детей мне обо всем доложили. Я уже лежал в кровати (делая вид, что хочу согреться под покрывалами).

«Я умираю королевой, но предпочла бы умереть женой Калпепера».

Так она сказала. Но правда ли это? Я поспешно отмахнулся от мучительных мыслей. К чему лишние страдания? Ее обескровленное тело уже предали земле. Мне не суждено добиться от нее объяснений, я не могу спросить ее: «Почему вы решили до конца остаться королевой, а перед казнью отреклись от столь высокого титула?»

Наверное, она стремилась ценой столь славной смерти увековечить свою любовь к Калпеперу. И с презрением отвергнуть мою любовь и все почести, коими я одарил ее.

«Будь честным с самим собой, — подумал я. — Правда заключается в том, что ты не мог предложить ей ничего, кроме любви больного старика. Ты сделал все, что в человеческих силах, дабы исцелить и укрепить свое дряхлеющее тело. Ты все свои помыслы посвятил этому, мечтая, что она полюбит тебя».

Но она меня не любила. Никогда. Что значили ее прощальные слова? «Живи, как тебе угодно, Генрих. Ты никогда не был желанным для меня. Я предпочла очарование пустого ничтожества. Твои достижения, титулы, дары, преданная любовь ничего для меня не значили. И сам ты тоже».

Леди Рочфорд заявила о невиновности Анны в инцесте, призналась, что оклеветала ее. Правдивы ли ее слова? Да какая разница! Пусть Болейны никогда не состояли в кровосмесительной связи… Разве это смывало с ведьмы грязь главного преступления? Нет. Свидетельство Джейн освобождало Анну лишь от противоестественного греха.

Джейн Рочфорд всегда снедала зависть, сначала к Анне, потом к ее двоюродной сестре. Екатерина в своей предсмертной речи растоптала меня, постаралась обидеть как можно больнее. И Джейн последовала ее примеру, в силу своего разумения.

Сердце мое было разбито. Кругом простиралась пустыня. Подмостки моей жизни обезлюдели.

Какой смысл вставать с постели? Что могло ждать меня кроме ничтожных людишек, ничтожных дел, ничтожной войны с еретиками? Мир съежился до опасного предела. Казалось, меня уже нет на свете.

Столь высокая риторика не передает моих подлинных чувств, ведь я делаю эти записи по прошествии долгих лет… По-моему, никому не под силу достоверно описать безысходное отчаяние, охватившее меня в ту ночь, тоску человека, всю жизнь тщетно искавшего любви. Я понимал тогда лишь одно: мое одиночество неизбывно.

XLVIII

Настал Валентинов день, прошло больше суток с момента смерти Екатерины. Тело этой распутницы и прелюбодейки не бальзамировали — с какой стати? Пусть гниет, как дохлая собака на обочине, сбитая пронесшейся телегой. Немало падали валяется по проезжим дорогам. Обычно через пару дней разлагающийся труп ковром покрывают мухи. Правда, до гроба мухам не добраться. Зато туда проникает множество личинок, которых ждет настоящий пир! Как же, интересно, удается потом вылупившимся насекомым выбраться из запечатанного гроба? Может, сожрав человеческие останки, они умирают?

Боже, что за кошмарное наваждение! Не схожу ли я с ума? Мне не удавалось отделаться от бредовых мыслей, и страх перед ними становился таким же ужасным, как и картины, возникающие в моей голове. Казалось, мой мозг съедают личинки безумия.

* * *

В тот вечер в честь Валентинова дня я распорядился устроить праздничный пир. Виночерпии и подавальщики обрядились купидонами, а стол сервировали в красно-белой палитре. Первая перемена состояла из лобстеров, речных раков, краснокочанной капусты и жидкого заварного крема кастарда. В конце стола, на месте, которое могла бы занимать королева, восседала «Венера». На эту роль я выбрал «прелестную Джеральдину» Генри Говарда, очередную красавицу, имевшую старого мужа и молодого поклонника. Мне хотелось как можно точнее воссоздать положение и образ моей бывшей жены, чтобы посмотреть, как другие персонажи разыграют сцены, в которых прежде участвовали мы с Екатериной и Калпепер. Я пристально следил за красоткой: вот она тряхнула кудрями (не такими густыми, как у Екатерины), пробежала тонкими пальцами по шее, медленно провела язычком по губам. Стоило мне слегка скосить глаза, и я сразу узнавал в ней Екатерину — но теперь я был сторонним наблюдателем, чувства мне не мешали.