Безнадежные войны

Я пошел по тротуару, рассчитывая дойти до конца дороги, ведущей в подворотню, когда милиционер будет на другой стороне подворотни, еще спиной ко мне. В школе мне нравилось заниматься легкой атлетикой, в том числе бегом на короткие дистанции, и я умел хорошо стартовать с места. Я рванул вперед и уже на бегу увидел, как милиционер повернулся и ринулся ко мне. Мне удалось проскочить на территорию посольства. Милиционер выругался и сказал: «Выходи немедленно, а то я выволоку тебя». Я взглянул на него, улыбнулся и сказал тихим голосом, что я знаю – он идиот, но не до такой степени, чтобы не знать, что он не имеет права заходить на территорию посольства. Конечно, это было ребячество. Вероятно, подсознательно я пытался побороть свой страх грубостью и наглостью своих слов. Милиционер пообещал рассчитаться со мной, когда я выйду из посольства. Я зашел в здание, но не знал, куда мне идти. Заметив человека, похожего на иностранца, я спросил его по-английски, где находится консульский отдел. Он посмотрел на меня с удивлением и показал, куда идти. Я вошел в консульский отдел и попросил, чтобы меня принял консул. В то время правила безопасности в посольстве и процедуры общения с дипломатическими работниками были совсем не такими, как сейчас. Я вошел к консулу и вкратце рассказал ему о своем прошении выехать в Израиль и о подаче заявления об отказе от советского гражданства. Я попросил его передать Генеральному секретарю ООН и Комиссии по правам человека мое обращение. Консул был очень удивлен, но взял письмо и обещал передать его в ООН. Он пожелал мне успеха, после чего я покинул посольство.

Когда я вышел на улицу, меня уже поджидала целая группа милиционеров. Среди них был и тот, который обещал свести со мной счеты. Он сказал, что скоро с огромным удовольствием переломает мне все кости. Милиционер был почти в два раза больше меня, но у меня было еще больше наглости, и я равнодушно ответил, что еще неизвестно, кто кому кости переломает. Я был спокоен после того, как выполнил задуманное, и к тому же мне не хотелось показывать свой страх. Меня затолкали в комнатку в боковом флигеле возле посольства. Разговаривали со мной грубо. Я отвечал вежливо и тихо. Милиционеры допрашивали меня наперебой: «Что ты делал в посольстве? Зачем ты туда проник? Теперь сядешь за решетку. Мы тебя засудим за хулиганство». Я сказал им, что всего лишь хотел выяснить, кто представляет Израиль после разрыва дипломатических отношений, и наговорил им еще кучу всякой ерунды. Естественно, они мне не поверили, раздели меня донага и обыскали. Они искали записки или какие-либо другие материалы. Не найдя ничего, сказали: «Ладно, сиди тут, скоро мы отведем тебя в суд, получишь тридцать суток». В самом деле, в Кодексе была такая статья: за нарушение общественного порядка можно было посадить на срок до тридцати суток. Я ответил им, что пусть делают что хотят, попросил газету и уселся в сторонке. Перестав обращать на них внимание, я погрузился в чтение. Через несколько часов ко мне подошли, вернули паспорт и сказали, чтобы я шел домой. Они мне сделали так называемое последнее предупреждение: еще раз повторится что-нибудь подобное, и меня точно кинут за решетку или выселят из Москвы. По закону власти имели право выслать за нарушения общественного порядка из Москвы на год-два и запретить приближаться к городу на сто километров. Эту меру обычно применяли ко всяким антисоциальным элементам, к диссидентам или к тем, кто был просто не угоден властям.

Когда я вышел, то задумался, почему меня не арестовали? Было понятно, почему меня продержали несколько часов: милиционер не имел права решать подобные вопросы, ведь он был всего лишь мелким винтиком в бюрократической системе. Требовалась долгая проверка: нужно было поднять мое дело в КГБ, выяснить, кто я такой, зачем я это сделал и какие меры предпринять. Для этого два управления должны были договариваться и выяснять, чья это проблема: контрразведка, которая занимается иностранными посольствами и контактами с ними советских граждан (Второе Главное управление), и отдел, который борется с идеологическими диверсиями, диссидентами, евреями (Пятое управление). Нужно было разобраться: что обо мне известно, а что нет. В конечном счете они пришли к выводу, что ничего страшного не произошло, и отпустили меня. Возможно, просто никто не решил, как поступить с таким типом, как я.

Так закончился первый этап, до отказа от советского гражданства. Я начал готовиться к следующему этапу, его можно сформулировать так: как мне жить в стране, от гражданства которой я формально отказался. Как мне дальше бороться с властями и как строить свои взаимоотношения с окружающими, с Израилем.

4