Безнадежный пациент

Скорбь как аддикция. Моя любовь к жене – не более чем сбой в передаче нервного импульса. Тяжелейший этап в моей жизни – просто дисфункция организма. Любая моя попытка спорить будет воспринята как отрицание, характерное для страдающего от зависимости. Любую попытку сбежать, вернуться в нашу квартиру, к твоим фотографиям, твоим песням, доктор Коделл воспримет как рецидив, возврат к разрушительному обсессивно-компульсивному циклу[23], который ее и наняли разорвать.

– Я не желаю принимать ваше лекарство, – заявляю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Вы не можете меня удерживать.

– Вы подписали договор.

– Договор не дает вам право удерживать человека против его воли!

– Это и так, и не так, – отвечает Коделл. – Настоящим договором вы уполномочили Институт Коделл оказывать вам профессиональную психологическую помощь. В соответствии с Законом о психическом здоровье, если я считаю, что вам необходимо находиться здесь ради вашего же здоровья и безопасности, то могу удерживать вас от четырех недель вплоть до максимального срока в полгода. Конечно, есть дополнительные условия, второе мнение[24] и тому подобное, но это все решаемо.

– А как… – запинаюсь я, остро чувствуя свою беспомощность. – Меня… меня четвертого числа ждут на работе. Моя мать – руководитель международной компании. За лечение платит она. Вы не думаете, что мама заметит мое отсутствие? И потребует объяснений?

Вместо ответа Коделл несколько раз кликает мышкой, разворачивает ноутбук экраном ко мне и жмет на клавишу, запуская воспроизведение аудиофайла:

«– Дилайла, вы в порядке?

– Я… доктор Коделл…

– Дилайла, что случилось?

– Мы… мы все проверили… о боже, извините. Извините, просто…

– Не волнуйтесь.

– Я съездила в квартиру, как вы и советовали, посмотрела в старых местах… и…

– Вы что-то нашли?

– Таблетки! Те же таблетки! Что у него на уме? Я… я не знаю, что делать. Я не знаю, что делать!

– Дилайла, все в порядке. Пожалуйста, не переживайте. Артур в безопасности, с ним все хорошо. Это было ожидаемо…»

Коделл останавливает файл.

– Вы снова начали скупать таблетки, Артур. И копить их, – говорит она. – Вы не просто раздумывали над второй попыткой. Вы к ней планомерно готовились. То же самое поведение, даже таблетки хранили в том же ящике на кухне.

Я стою как громом пораженный. У меня нет слов, я совершенно не готов к такому повороту. Никто не должен был узнать о таблетках. Я не говорил о них ни единой душе. В некотором роде даже тебе. Это был всего лишь способ справиться. Вот и все. Когда меня совсем прижимало, я покупал упаковку и клал в ящик на кухне. То, что у меня имелся запасной выход, помогало преодолеть боль. Мне и в голову не приходило, что там уже целая гора таблеток.

Наконец я обретаю дар речи и дрожащим голосом произношу запоздалые слова:

– Вы могли найти их, только если проникли в мою квартиру. Нельзя использовать доказательства, добытые незаконным путем, чтобы…

– Таблетки обнаружила ваша матушка, которой вы дали ключ от своей квартиры. Я всего лишь порекомендовала провести проверку вашего психологического состояния, и она последовала моему совету. – Выкладывая один козырь за другим, Коделл продолжает: – С учетом вскрывшихся фактов я вправе удерживать вас здесь столько, сколько посчитаю нужным, чтобы лично контролировать процесс выздоровления.

Я беспомощно открываю и закрываю рот. Доктор Коделл вывернула закон о принудительной госпитализации в свою пользу, уговорила маму дать безоговорочное согласие на мое лечение и заперла меня в золотой клетке до того, как я сообразил, что оказался в ловушке. И что хуже всего – доктору это не составило особого труда.

– Вы ведь с самого начала не планировали меня отпускать, да?

– Артур, будь это в ваших интересах, отпустила бы хоть сегодня.

– В моих интересах… – ядовито повторяю я.

– Конечно. Ваше благополучие – единственное, что меня волнует, – совершенно искренне заявляет Коделл. – Можете злиться, можете считать меня врагом, но я твердо знаю: каким бы невероятным это сейчас ни казалось, когда курс завершится и вы излечитесь, то вы еще скажете мне спасибо.

Опять это слово. «Излечитесь». Именно так описывал Монти Хан свое восстановление. Беспросветное горе, которое я испытывал до сих пор, теперь кажется божественной благодатью. Глубоко внутри, там, где еще саднит рана, я жажду вновь испытать эти ощущения. Но если, по мнению Коделл, у нас с Монти в целом сходные случаи, требующие сходного лечения, то я даже представить боюсь, что она со мной сотворит, прежде чем выпустит обратно в мир.