Безнадежный пациент

Торопливо шагаю по извилистым улочкам к дому тещи, когда зимнее солнце уже скрывается за горизонтом. Наконец нахожу нужный дом, спешно миную коротенькую садовую дорожку и громко стучу в дверь.

Тишина. Стучу еще раз. Ничего. Никакого движения внутри. В окнах прихожей и гостиной темнота. Сердце сжимается от нехорошего предчувствия. Я снова заношу руку, чтобы постучать в дверь.

– Артур?

Я поворачиваюсь налево: по дорожке, ведущей с заднего двора, приближается Лоррейн. В руках у нее синий ящик с пустыми бутылками из-под молока. Я облегченно выдыхаю и улыбаюсь, чувствуя, как отпускает напряжение.

– Я звонил целую неделю. Вот и подумал… может, случилось что…

– О, нет, все в порядке, – мягко говорит Лоррейн. – Я ездила на озера. Питер и Брайди отправились туда с палатками, ну и я с ними за компанию.

– Ясно, – бормочу я, понимая, что худшие сценарии не сбылись. – Просто… я вам столько голосовых сообщений оставил. Я волновался.

– Ах вон как… Не знаю, как их проверять.

Некоторое время мы стоим в молчании.

– Я бы не хотела… – осторожно начинает Лоррейн. – Ты говорил, что пытаешься… м-м… прийти в себя…

– Можно я зайду? – перебиваю я, отчаянно надеясь, что еще не все потеряно. – Пожалуйста?

Лоррейн медлит, пытаясь сопоставить мой приказной тон во время прошлого разговора с человеком, скромно стоящим перед ней. Наконец тещино лицо озаряется теплой радушной улыбкой.

– Конечно! Только оставлю ящик у калитки и заварю нам чай. Ты должен мне рассказать про свою поездку.

Когда я завершил исповедь, стоял уже поздний вечер. Лоррейн трижды плакала, а я, горячо извиняясь за тот жуткий телефонный звонок, чуть не присоединился к ней. Лоррейн приняла мои извинения с безграничным пониманием, на которое я втайне надеялся, но не вполне заслуживал.

Наконец я умолкаю. На столе между нами две большие пустые чашки. Лоррейн обдумывает мой рассказ, а потом смотрит на меня полными печали глазами.

– Так, значит, ты ничего не чувствуешь? И любовь, которую ты к ней испытывал… испарилась?

– Со мной остались воспоминания, – отвечаю я. – Я ничего не забыл, просто… теперь она для меня как хороший друг. И я помню все, чему она меня научила, как помогла стать уверенным в себе…

– Однако теперь… – растерянно смотрит на меня Лоррейн, – ты ее совсем не любишь? Артур, ты любил ее больше, чем кто бы то ни было. Ты любил ее так же сильно, как я.

– Да, – киваю я.

– И тебя это устраивает? – осторожно спрашивает теща.

Я вижу в ее глазах ужас. Пожалуй, это единственный человек на всем белом свете, кто никогда меня не осуждал. И тем не менее я понимаю, как страшно, как невообразимо звучат мои слова.

– Не знаю, уместно ли такое говорить, но мне хорошо, – с опаской признаюсь я. – То есть было бы хорошо, если бы я мог испытывать чувства. Из меня буквально выдрали чувство привязанности, поэтому я по определению не могу переживать так же сильно, как раньше… – Я подыскиваю нужные слова. – Чувств больше нет, и, по идее, я должен опечалиться, но не могу, потому что печали тоже нет. Ведь печаль меня чуть не сгубила. Я просто не мог так жить. Джулия была для меня всем. Мое сердце разрывалось каждую минуту каждого дня. Теперь я изменился. И даже учитывая, какой ценой мне это далось… черт его знает, может, оно и к лучшему.

Лоррейн молчит, а я продолжаю, надеясь услышать от нее слова поддержки.

– Вы же понимаете, каково это, да? Вам ли не понимать, что я чувствовал.

Она кивает, и я понимаю, что дальше убеждать бесполезно. Я смотрю на тещу и вижу прежнего себя: глаза вечно на мокром месте, вымученная улыбка. Сломленный человек, тихо принявший, что так, как раньше, уже никогда не будет.

– Да, Артур, понимаю, – грустно улыбается Лоррейн. – И мне тебя очень жаль.

Я сижу не шелохнувшись. Ее слова западают мне прямо в душу. И я вижу по глазам Лоррейн, что она вкладывает смысл в каждое сказанное слово. Чувствуя, что произнесенное ею обрушилось на меня тяжким грузом, теща наклоняется через стол и обнимает мое окаменевшее тело. В этот момент в моей голове откуда-то из темных глубин возникает мысль, которая настырно пробирается в самый центр сознания.

– А нет ли у вас каких-нибудь фотографий с нашей с Джулией свадьбы?

Лоррейн, не ожидавшая такого поворота, тихо смеется:

– Ха! Боже ты мой, да у меня их полно!

– Можно я возьму одну?

Лоррейн удивленно смотрит на меня, а потом не раздумывая говорит:

– Конечно, можно. – Она встает из-за стола и уносит чашки. – Тебе какую-то конкретную?

– Нет, – отзываюсь я. – Любая сойдет.

Глава 44

Каждый раз, глядя на нее, я думаю: эта деревянная калитка нас всех переживет. Такому отношению к бытию стоит поучиться. Деревянные бруски покривились и потемнели от времени и непогоды, петли проржавели, а щеколда так часто заедает, что ее проще не закрывать. И все же после стольких лет службы, нещадно истязаемая дождями и ветрами, царапинами и жесткими ударами, калитка с бесконечным упорством продолжает работать. Она делает свое дело, пусть неидеально, зато с неоспоримым постоянством, даже несмотря на то что многое вокруг потихоньку приходит в негодность.