Безумец и его сыновья

«Ты вопрошал еще, с кем бороться?! — изливал свою гневную душу Отказник. — Братец-то наш далеко шагает! Нет в нем ничего святого!.. — Свалится эта власть — не переметнулся бы он и другой?» — так вопрошал. Но какое дело было Книжнику до братца Степана! Что было том ему, куда он переметнется?!

Чужим, чужим был ему Степан!

Музыкант сделался знаменит. Музыкант сделался моден. Когда приезжал он в столицу, то почитатели битком набивались в залы, где выступал Музыкант! Видом своим он показывал наплевательство ко всему; вечно в джинсах и джинсовой рубахе, волосатый (волосья свисали чуть ли не до ягодиц), полупьяный, презрительный к тому, что его здесь встречало — он заделался гением саксофона!

Музыкант оттопыривал нижнюю губу, потягивал пиво из банки, дымил беспрестанно папиросками, знал только джаз, играл только джаз, думал только о джазе, Нью-Орлеан был его Меккой, не раз и не два уже похаживал он по тамошним мостовым. Америка вбилась в его голову, он бредил Америкой, жил Америкой, купался в Америке — и визжали на его концертах восторженные поклонники, и визжал его саксофон.

Он все позабыл о прошлом, то исчезая надолго за границей, то вновь выныривал из небытия — и вновь тогда пестрели афишки, говорящие о его возвращении. Купался Музыкант в своей разорванной жизни, напитываясь марихуаной к веселящей свободой. Законченным он сделался космополитом!

И возвышался над толпой, готовой слушать истошные вопли его саксофона, покачивался, нетрезвый, мерил сцену шагами, отпивал из банок и, срывая рубаху и крест, и все, что на нем было, бросал в зал, показывая всем, как он свободен!

Наплевать ему было на братьев, он забыл братьев, он и вспоминать о них не хотел — если бы кто из них попался сейчас ему навстречу, Музыкант прошел бы мимо — вот каким он заделался!

Трепетным к жизни, к людскому счастью оставался Строитель!

Всю жизнь Строитель учился, всю жизнь трудился неустанно, был уже главным инженером, сделался руководящим работником, специалистом, каких оказалось мало. Все, даже старшие, его уважали, все к нему прислушивались. Днями к ночами пропадал он на гигантских стройках. Там рылись котлованы, вбивались сваи, лепились балки и перекрытия, повсюду слепила сварка и копошились монтажники, каменщики, плотники, кровельщики, каминных и других дел мастера — среди них был Строитель!

И радовался он, когда видел: тянутся его дома к дымному городскому небу. Винты его вертолета секли воздух, а внизу, под ним, автострады секли землю узкими серыми лентами. Со страшной высоты наблюдал Строитель сбывающиеся мечты: по его планам горбились мосты, бурились туннели, обрастали плотью каркасы — и над всем этим движущимся, возводящимся властвовал Строитель, осматривая вое свое царство из вертолетной кабины.

И приказывал пилоту направлять вертолет туда, где были еще леса и болота, и мечтал, что и там поднимет к небу свои замыслы. И все чертил что-то в своих записных книжках. Всех людей — хоть квартиркой, хоть комнаткой, но мечтал он одарить — и был бескорыстен, честен и трудолюбив.

Жил он в постоянном труде, и было ему не до прошлого: сутками пропадал в кабинетах, рвал старые чертежи, трудился над новыми — повсюду окружали его сумасшедшие единомышленники, повсюду хрустели, лежали, громоздились проекты и планы, и по ночам продолжались бесконечные споры — только железный организм Строителя мог выдерживать подобную жизнь!

Все вокруг него до обмороков курили, спорили, за грудки хватали друг друга в азарте — и сам он был в постоянном сигаретном облаке, грозный, словно Зевс, когда, рассердившись, начинал метать вокруг себя молнии и громы, распекая подчиненных. Были у него уже и регалии: дачи, машины и квартира. Но редко появлялся он в своей квартире, а если и появлялся, то падал в изнеможении на диванчик, отсыпался и вновь исчезал. И было его огромное жилье пусто и безжиненно, и лишь тишину таили ненужные комнаты.

Пылал он, поглощенный работой, — и о братьях не вспоминал!

Степан в то время уже жил на небе! Его жизнь небожителя состояла из кабинетов, коридоров, «чаек», секретарей, лифтов, перелетов, заграниц, интриг, съездов, пленумов, банков, бань, охот, шоферов, поваров, прислуги, хрустальной посуды, подарков, телефонов, телетайпов, вычислительных машин, разносов, совещаний, выговоров, благодарностей, наград, парадов, приемов, фуршетов, Мидов, Домов Правительства, костюмов, галстуков, золотых запонок и прочего, прочего, прочего…

Видя, как прежняя власть зашаталась, заблаговременно и мудро перевел он в надежные места утаенные средства и расставил повсюду своих людей, и смотрел далеко вперед, как было ему и положено! В тиши особняков тянул нити заговоров, был в курсе всей тайной кухни, заделался одним из ее поваров, словно шахматист, рассчитал свою жизнь на годы, и шептались о нем со страхом и уважением. Нюх у него оказался такой, что завистники диву давались, как все успевал он обдумывать и предугадать.

Обкатан он был уже жизнью, словно камень-голыш!