Безумное танго

Алёна сдержанно кивнула, надеясь, что Фаина Павловна не станет ее экзаменовать. Если честно, про Иорданию она знала только то, что там живут иорданцы. И что их король женат на какой-то фотомодели или кинозвезде из Европы. А может, из Америки. Что-то в этом роде она читала… не вспомнить уж, где и когда.

– Богатая, спокойная, приличная страна, – сказала Фаина Павловна. – Жарко, конечно, все-таки Аравийский полуостров, самый юг, даже южнее Турции, но климат терпимый, вполне здоровый. Да и деньги сулят такие, что можно перетерпеть очень многие неудобства.

– А что, в Иордании медицина находится на пещерном уровне? – хмыкнула Алёна.

Странно… потом, тысячу раз вспоминая этот разговор, она удивлялась, что сразу же отнеслась к словам Фаины с недоверием. Вся эта история была такой чушью, любой трезвомыслящий человек заподозрит неладное! Штука в том, что Алёна тогда не была трезвомыслящим человеком, она была сдвинута на своей беде, запугана, затравлена, и Фаина очень ловко сыграла на этом. И не стоит гордиться своей сверхпроницательностью: если Алёна в чем-то всерьез усомнилась во время того разговора, так только в том, что ей, закоренелой неудачнице, может выпасть такая фантастическая удача.

Фантастическая и коварная западня была ей расставлена, и она туда влетела, разинувши рот, еще и приплясывая от радости!

Но все это стало ясно потом, потом, потом…

– Ну почему, медицина там вполне нормальная. Дело в причудах богатого человека, не более того. Он бизнес-партнер мужа моей приятельницы и араб только частично. Его дед женился на русской – некоторые русские после революции эмигрировали в Египет. То есть господин Кейван отчасти русских кровей. И вот уже в зрелые годы ему загорелось – вынь да положь! – прочесть дневники своей бабушки, которые она всю жизнь вела на русском. Что характерно, она родом из Нижнего, представляешь? И в дневниках сохранились старые, еще дореволюционные записи. А поскольку там имеются какие-то рассуждения о ее муже, о жизни семьи Кейвана, он не хочет, чтобы дневники попали в чужие руки. Он страшно боится, что там будут найдены какие-то неприличности и это можно будет использовать после его смерти как компромат на членов его семьи. Сейчас весь мир на компроматах помешан! Поэтому он решил сам изучить русский язык. И еще одна причуда: ему желательно, чтобы обучала его русская сиделка, причем родом из Нижнего Новгорода и лет этак двадцати пяти, как раз возраста его бабушки, когда она выходила замуж за его деда. Да, кстати: чтоб не думалось, – поспешила оговориться Фаина Павловна, – этот самый Кейван наполовину парализован, передвигается только в инвалидном кресле, так что никаких неприличных намерений у него нет и быть не может.

Если честно, то Алёна еще тогда мысленно усмехнулась над этим сюжетом для дамского романа. Но, во-первых, она уже накрепко успела усвоить, что сюжеты для дамских романов самые жизненные из всех сюжетов (история бедной Нади была тому ярчайшим примером!), а во-вторых, разве могло ей прийти в голову, что Фаина Павловна будет так нагло, откровенно, бесстыдно врать?! Зачем бы ей?

Ответа на этот вопрос она до сих пор не знала.

А тогда додумалась только спросить:

– Вы что, хотите, чтобы в Иорданию поехала я? Но почему я?

– Понимаешь… – Фаина Павловна сконфуженно улыбнулась. – Я этого никогда тебе не говорила, и жаль, что должно было случиться несчастье, чтобы смогла сказать. Ты мне всегда очень нравилась, у тебя такая светлая головушка, ты отлично работала со мной, но больше всего я ценила, что ты первой захотела участвовать в моих операциях, еще когда моей затеи все побаивались. Я тебе была очень благодарна, но оценила твою помощь по-настоящему, только когда… ну, ты понимаешь: только теперь. Я поэтому, собственно говоря, и помогала тебе на следствии, и знай, Алёна: я тебе всегда помогу чем смогу. Вот подвернулась выгодная, по-настоящему интересная работа, которая даст тебе возможность забыть все, начать новую жизнь, – и я просто счастлива буду, если ты воспользуешься таким отличным шансом.

Ну, тут, понятно, умиление вышибло у Алёны остатки разума, она залилась слезами облегчения, и Фаина Павловна, сука этакая, не помешала ей выплакать их на своем мясистом плече и даже дружественно чмокнула Алёну в зареванную щеку.

Много чего тогда крутилось у нее в голове: восторженные слова перемежались ослепительными вспышками надежды, и Бога она не забыла поблагодарить за то, что не совсем отступился от нее, непутевой, а ведь она, в отличие от многотерпеливого Иова, усомнилась в его мудрости и милосердии…

Однако в то время он, конечно, отвернулся от нее, иначе напомнил бы, что не про Иова надо было думать, а про Иуду. В смысле – про Иудин поцелуй.

Юрий Никифоров. Июнь 1999