Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов

– Не торопись, Антек, – сказал Баранников и, помолчав, спросил: – Куда торопишься?

Антек выключил станок, выпрямился и отер рукой испарину.

– Боюсь, придерутся, что из-за руки плохо работаю.

– Не придерутся. Кончишь деталь, отдохни минуток пять, если поблизости никого лишнего не будет.

Когда Баранников отошел, Антек немедленно передал своим товарищам, о чем у него был разговор с паном инженером. Спустя некоторое время Баранников наблюдал, как и другой поляк подчеркнуто неторопливо укреплял в станке болванку и при этом вопросительно поглядывал на папа инженера.

«Правильно», – чуть улыбнулся Баранников.

«Все ясно, пан инженер», – улыбнулся в ответ поляк.

В эту смену бригада сдала на одну деталь меньше, чем вчера. Когда рабочий день окончился, Баранников сказал токарям, что сегодня они работали хорошо и завтра надо работать так же. Поляки выслушали его, промолчали и только, как по команде, понимающе улыбнулись…

Утром следующего дня в общежитии произошло событие, которое сильно встревожило Баранникова.

Группа инженеров, которую возглавлял бельгиец – староста общежития, – отказалась идти на работу. Они даже не вставали с постелей. Солдаты кричали на них, площадно ругались. Один из солдат побежал звонить по телефону начальству.

Баранников подошел к комнате, в которой жил староста. В распахнутую дверь Баранников увидел, что он лежит на кровати.

– Эй ты, нерусский русский! – крикнул бельгиец. – Мы бастуем, а ты пойдешь делать смерть?

– Это может кончиться плохо, – войдя в комнату, сказал Баранников.

– О-о! То же самое нам только что кричали конвойные собаки. Поздравляю, прекрасное единомыслие нерусского русского с охранниками!

– Неужели вы думаете, что ваша забастовка их испугает?

– Важно, что мы не испугались, – уже спокойнее ответил бельгиец.

В комнатушку ворвался эсэсовский офицер.

– Что тут за представление? – заорал он.

– Мы протестуем… – спокойно ответил бельгиец, продолжая лежать на постели. – Мы приговорены сидеть в тюрьме, а не работать на заводе.

– Вы тоже протестуете? – Офицер перевел бешеные глаза на Баранникова.

– О нет! – воскликнул бельгиец. – Он как раз уговаривает нас не протестовать.

– Вон! – крикнул офицер, показывая Баранникову на дверь.

Из общежития вышли только Баранников, Гаек, Магурский и Шарль Борсак. Так вчетвером они и пошли на завод, сопровождаемые одним конвойным солдатом.

Некоторое время шли молча. Потом Магурский сказал:

– По-моему, они делают не то, что следует.

– А что, по-вашему, надо делать? – спросил Баранников, желая испытать поляка.

– Во всяком случае, надо быть умнее.

– Всякое сопротивление есть борьба, – сказал Баранников неопределенно.

Магурский посмотрел на него:

– А к чему такая борьба приведет?

– Во всяком случае, сегодня они уже не помогают врагу делать оружие, а мы идем помогать.

– Хорошо уже хотя бы то, что вы это сознаете, – саркастически произнес поляк.

Остаток пути шли молча.

У входа в подземелье стояли несколько немецких инженеров во главе с доктором Гроссом. Были там и Лидман с Гриммом. Баранников заметил, что Гримм встревожен.

Когда они проходили мимо инженеров, доктор Гросс поднял руку:

– Минуточку, коллеги.

Инженеры остановились.

– Что там у вас произошло?

– Мы не знаем, – ответил Баранников.

– Забастовка, вот что! – зло проговорил Магурский.

– Вот так новость! – воскликнул Гросс и обернулся к Лидману: – Сходите-ка туда и потом доложите мне. Не задерживайтесь… Идите работать, – бросил он инженерам и быстро пошел к зданию дирекции.

– Как приятно быть послушным! – проворчал Магурский.

– Бросьте болтать. Ведь вы ничего не знаете, – спокойно сказал ему Баранников.

Их взгляды встретились, и, очевидно, глаза русского инженера сказали что-то поляку. Он согласно кивнул головой и первый вошел в подземелье.

13

Чем закончилась забастовка для ее участников, неизвестно. Вечером, когда Баранников, Гаек, Борсак и Магурский вернулись в общежитие, там никого не было.

Опустевшие комнаты были аккуратно прибраны, и ничто не говорило о том, что здесь произошла расправа с забастовщиками. Но самое удивительное было то, что в общежитии не оказалось часовых.

Спустя два дня пустые комнаты были заселены инженерами, привезенными с других заводов фирмы: румынами, французами и поляками. Сразу было видно, что ни один из них не был заключенным. Все они работали на немецких заводах, как говорится, по доброму согласию и теперь, по просьбе главного шефа фирмы, приехали сюда. Они прибыли с вещами, держались независимо. В первый же день отправились в дирекцию завода и потребовали, чтобы им было предоставлено более комфортабельное жилье.

Узнав, что Баранников, Гаек, Борсак и Магурский заключенные, они сразу же отдалились от них и, как потом рассказывал Баранникову Гримм, заявили администрации новый протест-против поселения их вместе с арестантами.

Нет худа без добра. Заключенных переселили из общежития в маленький дощатый домик, в котором во время строительства завода помещался командный пункт конвоя.

В домике были две небольшие комнаты, и инженеры расселились по двое в каждой.