Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов

– Я имею в виду слепую жестокость и в слепоте своей – тотальную, – спокойно уточнил Баранников.

– Вы верите в победу Германии? – , неожиданно спросил Зигмаль.

Баранников на мгновение замялся, будто он не сразу решается сказать то, что хочет:

– Я верю в победу мира над войной, а от мира, какой бы он ни был, выиграют все народы.

– Вы, я вижу, не инженер, а дипломат, – усмехнулся генерал Зигмаль.

– Просто было время, лежа на нарах в бараке и в пещере, подумать обо всем этом на голодный желудок.

Генерал Зигмаль рассмеялся:

– Ну, видите, значит, уже полезно то, что вы пережили? Интересно, разделяют ли эти взгляды ваши коллеги? – Генерал посмотрел на инженеров.

Встал Шарль Борсак.

– Я лично целиком разделяю мысли русского коллеги и так же, как он, хочу честно служить немецкому народу.

– Я тоже, – вставая, сказал Гаек.

Генерал посмотрел на Магурского, который сидел с опущенной головой.

– А у Польши, как всегда, особое мнение? – спросил он.

Магурский медленно поднялся:

– Мое мнение, в общем, сходится с мнением моих коллег. Но, понимаете, у меня в Варшаве остались жена и дети. Почему же мне не дано право написать им, что я жив, работаю и, когда наступит мир, вернусь домой?

Магурский сел.

Генерал подумал о чем-то и обратился к Гроссу:

– У меня все.

Гросс вышел из угла кабинета, где он сидел все это время, и, приблизившись к столу, сказал:

– Я тоже хотел поговорить о последнем неприятном событии, но многое из того, что я хотел сказать, уже выявилось во время вашего разговора с генералом. Мне остается только просить вас, чтобы вы работали так же хорошо, как до сих пор, чтобы ни у кого не создавалось впе чатления, будто наш завод укомплектован одними саботажниками. Вы свободны.

Инженеры вышли.

– Ну, что вы думаете, генерал, об этих людях? – осторожно спросил Гросс.

Генерал приподнял плечи и сказал задумчиво:

– Умные, хитрые бестии, однако верить им хочется.

– Право же, – осмелел Гросс, – на человеческое отношение человек всегда отзывчив.

– У меня есть одна идея, – помолчав, сказал генерал Зигмаль. – Кажется, можно будет проверить, действительно ли они хотят добра Германии. Но я обдумаю это.

Инженеры возвращались на завод. Шарль Борсак на ходу крепко пожал руку Баранникову.

– Если бы я был президентом Франции, я бы тебе за этот разговор дал орден.

Военный. Честное слово!

– Никогда бы так не смог, – подхватил Магурский. – Ничего не знать, что будет, встать и спокойно провести эту милую беседу с волком, где что ни фраза, то с двойным смыслом.

– Хватит, товарищи, махать кадилом, – угрюмо отмахнулся Баранников. – Еще абсолютно неизвестно, что произойдет завтра. – И добавил как приказ: – Три дня диверсий не совершаем…

Утром Баранников по дороге на завод увидел Отто. Сперва он просто не поверил своим глазам. Отто стоял, прижавшись к стволу дерева. Косые лучи еще низкого солнца освещали его мертвенно белое лицо. В пещерах у всех такие лица, и Баранников привык к ним. Но здесь, среди позолоченных солнцем стволов дубняка, лицо Отто казалось страшным. Не менее страшно было и то, что Отто очутился здесь в такое тревожное время.

– Подойди сюда, – тихо сказал Отто. – Стань рядом, полюбуемся вместе природой. И слушай. То, что я скажу, исходит от майора Пепеляева. Принято решение начать активную борьбу.

– Неподходящее время, – тихо обронил Баранников.

– Именно потому и решили, – твердо и даже чуть с вызовом произнес Отто. – На террор мы ответим действием. У нас, честных немцев, нет иного пути доказать, что существует другая Германия. В общем, решение принято. Теперь слушай внимательно.

Наши товарищи построили рацию. Детали удалось добыть в цехах. Мы слушаем Москву. Могу тебе сообщить, что Советская Армия уже освобождает Польшу. И это тоже зовет нас к действию. Недели через две наша рация сможет и передавать. Будем устанавливать связь с внешним миром. Товарищей, которые работают на рации, зовут Вильгельм Кригер и Христиан Гальц. Запомнил?

– Да. Вильгельм Кригер и Христиан Гальц.

– Это на тот случай, если нас перебьют. Ты ведь понимаешь, что такое для всех нас связь с внешним миром?

– Понимаю.

– Мы тревожимся, что потеряли связь с вашей группой. Стеглик схвачен. Цейтр вынес решение, чтобы я попытался установить с вами связь.

– Как же ты вышел на поверхность?

– Сегодня я дежурный уборщик крематория. У меня все, товарищ Сергей. – Отто посмотрел на Баранникова своими спокойными глазами.

– Мы тоже не сидим сложа руки, – сказал Баранников.

– Я знаю. – Отто чуть заметно улыбнулся. – Поэтому я и пришел к тебе. Желаю тебе удачи и победы.

– И тебе тоже. Передай привет Пепеляеву.

– Передам. А теперь иди. До свиданья.

– До свиданья.

Баранников шел к заводу, и ему все время хотелось обернуться и еще раз увидеть Отто, но он не сделал этого. От волнения ему стало жарко. Он распахнул брезентовую куртку. Да, да, Отто прав, иного пути нет. Зачем он сказал Отто о неподходящем времени? А какое оно – подходящее? И тут же он принял решение: сегодня же возобновить прерванную работу. Сегодня же! И больше эту работу не прерывать!