Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов

– О! Юрий, Юра, Юрка… – самодовольно сказал начальник в очках и победоносно посмотрел на своих спутников. Он, наверное, бахвалился перед ними, что знает русские имена и знает, как их произносить по-разному.

Но те двое смотрели на меня равнодушно.

– Юра, а что ты тут делаешь? – спросил начальник в очках.

– Приходил за едой для мамы. Она болеет.

– А чем болеет твоя мама?

– Брюшным тифом.

– О!..

– А папа у тебя есть?

– Погиб.

– На войне?

– Давно. На пожаре.

– Ах, беда какая… – Он сказал это совсем как русский и даже языком поискал. Потом сказал что-то долговязому по-немецки, и тот, выхватив из кармана блокнот и ручку, уставился на меня. – Скажи, Юра, свой адрес. Я пришлю твоей маме доктора и провизии, – сказал немец в очках.

Долговязый записал наш адрес, и машина поехала дальше. Начальник в очках помахал мне рукой.

Когда я пришел домой и все рассказал маме, она сказала только:

– Слава богу, что ты вернулся.

Я отправился к соседям попросить для мамы хоть какой-нибудь еды. В одном доме мне дали краюшку черного хлеба, но я знал, что есть его маме нельзя. К счастью, когда я вернулся, она уже уснула. Я поел хлеба и прилег на лавке возле окна.

Сколько времени прошло – не знаю. Меня разбудил шум на улице. Выглянув в окно, я увидел возле нашего дома автофургон, на котором были нарисованы красные кресты. Из машины вылезли трое, один с ящиком в руках. Мама спала, и я решил ее не будить. Она не проснулась даже, когда они, топоча сапогами, вошли в дом. Гот, который принес ящик, поставил его на стол и спросил:

– Твой имя Юрка?

– Да.

Тогда он показал на постель и спросил:

– А это мама?

Он сказал что-то по-немецки, и все подошли к маминой постели. Мама проснулась и с испугом смотрела на них.

– Доброе утро, пани, – заговорил тот, который принес ящик. – Перед вами есть доктор господин Гросс и корреспондент. Они ехали здесь приказом генерала Залингман, чтобы сделать вам помогание в вашей болезни. А я есть шофер госпиталя Юхачка с Чехословакии. Доктор Гросс имеет вопросы. Я буду толмачить.

С его помощью доктор Гросс довольно долго разговаривал с мамой, а потом осмотрел ее. Корреспондент все время делал записи в синей книжечке.

После осмотра доктор сказал что-то Юхачке, вымыл руки и вышел из дому. Вслед за ним вышел и корреспондент. Юхачка показал на ящик:

– Тут провизия. Мама можно кушай все, но помаленько. Если кушай много, будет умирать. Понял? А вечером я привез лекарства. До видения.

Когда машина уехала, я бросился к ящику. В нем было полно вкусных вещей: шоколад, сгущенное молоко, печенье и вареная курица. У мамы прямо глаза засияли.

Вечером Юхачка привез лекарства.

– Доктор Гросс немного хороший человек, – сказал он. – Но весь этот цирк для пропаганды… – Он сделал рукой круг над головой, – Весь свет должен узнать, какой хороший генерал Залингман. Как любит русский ребенок и его мама.

Спустя два дня Юхачка снова пришел к нам, принес кусок колбасы, батон белого хлеба и просидел у нас больше часа. Все вспоминал свою Чехословакию. В другой раз он принес бутылку вина, сам всю ее выпил и стал рассказывать разные смешные истории про Гитлера. Мы с мамой смеялись – первый раз за всю войну…

Дядя Рома пришел к нам на другой день после посещения доктора Гросса. За те дни, что мы его не видели, он очень изменился, вроде даже ростом стал выше. На нем был красивый серый костюм и белая полотняная кепка. И говорил он непривычно громко и решительно.

– Здравствуй, Вера Ивановна. Здорово, Юрик. Вот я и прибыл. – Он бросил кепку на стол и подсел к маме на кровать. – Такую я, Вера Ивановна, за эти дни круговерть прошел – ни в сказке сказать, ни пером описать. – Он оглянулся на меня и добавил: – При случае расскажу. Ну, а как тут вы?

Я рассказал, как нам помог фашистский генерал. И повторил слова Юхачки про цирк.

Дядя Рома осуждающе покачал головой:

– Доброе дело, как его ни поверни, все равно доброе. А? Разве не так?

Я подумал и согласился, а дядя Рома продолжал бодро:

– И я вам, мои дорогие, скажу так: не единственный тот свет, что в окне. В наши головы порядком напихано всякой туфты и обмана. Хватит. Пора нам самим, своими глазами на мир посмотреть. И на людей тоже. Вот, те же немцы. Нам втолковывали: фриц, фриц, бей фрица. А фриц-то уже из Волги-матушки воду пьет. У него оружия сколько хочешь, и самого наипервейшего.

Он произнес перед нами целую речь и так ругал всю нашу прежнюю жизнь, что я не выдержал и закричал:

– Это неправда, дядя Рома! Неправда!

Дядя Рома подошел ко мне, обнял, прижал к себе.

– Не след старших во лжи обвинять, – вкрадчиво сказал он. – Они всякой правды знают побольше твоего. Это одна сторона дела… – Он погладил мою голову и продолжал: – Ты вырос в советские времена и других не знаешь. И потому тебе твоя жизнь кажется единственно правильной. И мне ты это можешь говорить открыто. А вот, если ты вякнешь про это в чужие уши, быть беде – явится гестапо и упрячет тебя с мамой в тюрьму. Сам подумай – зачем немцам люди, которые продолжают креститься на советскую власть? Понятно тебе это?

Да, мне было понятно, и я про себя решил не быть при чужих откровенным.