Безумству храбрых...

Ребята измотались. Помахай-ка кувалдой под водой! Удар не как на берегу, удар там смягчает вода, и поэтому нужно еще больше приложить сил, чтобы как следует жахнуть по костылю, которыми крепили рельсы для слиповой тележки. А топить шпалы! Шпала, как живая, вертится в руках и никак не хочет ложиться на место. Чуть зазевался — она уже наверху. Лови ее, проклятую!

Командир отряда обещал помощь. Где же она?

Советское командование договорилось с командованием союзного конвоя, что оно выделит своих водолазов.

Этих водолазов и ждали.

Их пришло четверо: трое белых и негр. Один из них, лейтенант, говорил по-русски.

— Нашим водолазам надо отдохнуть, — сказал мичман Макуха американскому лейтенанту. — Измотались.

— О'кэй, — кивнул лейтенант, не вынимая изо рта ароматной сигаретки "Кэмэл", и зябко прикрыл лицо меховым капюшоном "канадки".

Дул пронизывающий ветер, и тучи мокрого снега залепляли глаза, забивали дыхание.

Спустились в кормовой кубрик.

Два молчаливых американца натянули на себя добротное водолазное белье и бесстрастно наблюдали, как измученные ребята замедленными от усталости движениями раздевали Толика, вышедшего из воды.

Раздев Толика, ребята помогли американцам облачиться в скафандры и ушли в носовой кубрик, где свалились в мертвом сне.

С иностранцами остались Макуха и Федор.

Белые спустились под воду, лейтенант сел на телефон, а негр встал на шланг-сигнал.

— Ступай отдыхать, — сказал мичман Федору.

— Не пойду, — отказался Федор.

Он чувствовал себя неловко перед ребятами оттого, что не мог спускаться в воду. Пальцы закоченели, глаза кололо, будто песком засыпаны, свинцовой усталостью сводило шею. Но ведь ребятам досталось еще больше! Толик, например, уже не мог стоять под тяжестью водолазного снаряжения и лежал, когда его раздевали.

— Не пойду, — повторил Федор на приказ мичмана идти отдыхать.

Мичман посмотрел на почерневшее от "норда" лицо Федора и ничего не сказал. Он не отменил своего приказа, но больше и не настаивал.

Ровно через два часа американцы вышли из воды.

— Подменитесь? — спросил мичман лейтенанта.

— Нет. Черный — не водолаз, он слуга.

— А как тогда? — не понял сразу Макуха.

— Время по инструкции кончилось, сэр.

Макуха и Федор переглянулись, и мичман молча пошел в кубрик, где спали ребята.

Бессильно запрокинув голову, спал Толик. Лицом вниз, с неснятым сапогом спал Степан. Тяжело храпел Женька.

Мичман на мгновение задержал взгляд на смертельно усталых, почерневших лицах и стал трясти Степана.

Медленно, трудно возвращались ребята из тяжелого сна. Дольше всех не просыпался Толик. Он садился с закрытыми глазами, отвечал на вопросы и снова падал. Еле-еле добудились.

— Я знаю, что у вас нет сил, — тихо сказал Макуха. — И я не могу приказывать. Вы сделали все, что могли, что в человеческих силах. Но надо сделать больше. Надо. Понимаете?

— Ясно, — хрипло со сна ответил Степан и поднялся так тяжело, с такой неизмеримой усталостью, что Федор не выдержал и уж который раз за эти сутки сказал:

— Я пойду.

— Нет, — ответил мичман. — Это я могу приказать.

— Пойду я, — выдохнул Толик.

Макуха задержал взгляд на хрупких плечах Толика, на осунувшемся лице юноши, и что-то дрогнуло на лице старого моряка. Он быстро отвернулся и встретился глазами с Бабкиным.

— У меня грипп начался, "синусы" ломит, — сказал Женька и потрогал надбровные дуги. — И рубашка порвана.

— Я пойду, — повторил Толик.

Мичман молча кивнул.

В кормовом кубрике Толик осмотрел прорыв на рукаве Женькиной водолазной рубашки.

— Ты чего? — покосился Женька.

— Ничего, смотрю, как располосовал, — ответил Толик, натягивая на ноги меховые шубники. — Мокрый, поди, весь вышел?

— Мокрый. — Женька настороженно следил за каждым движением Толика.

Когда на палубе одевали Степана и Толика в скафандры, негр что-то сказал лейтенанту. Тот ответил длинной раздраженной фразой.

— Чего он фыркает? — спросил Толика Степан.

— Говорит, чтобы попридержал язык. Негр хотел помочь нам.

— Союзнички... — сквозь зубы выматерился Степан.

Малахов и Кондаков ушли под воду.

— О-о, так работать могут только русские, сэр, — обратился к мичману лейтенант, протягивая пачку сигарет.

— А так, как вы, — только американцы, — нашелся Макуха, делая вид, что не замечает угощения. — И я не сэр. Я повыше. Я из хлеборобов.

Американцы ушли.

Степан и Толик работали под водой еще шесть часов. Слип был отремонтирован в срок.

Толик так обессилел, что не мог взобраться на трап. Его подняли на руках. Когда сняли шлем, Толик уже спал.

Сонного его и раздели.

Мичман сам отнес юношу в кубрик. Долго смотрел на провалившиеся щеки, на траурные круги под глазами, на черные запекшиеся губы...

Ребятам дали сутки отдыха. Вечером в кубрик пришел Макуха.

Перед ужином он выпил водолазные сто граммов, и нос его еще больше посизел. Макуха расправил белые, как морская пена, усы и, попыхивая короткой трубочкой с обгрызенным черенком, начал прокуренным басом очередную историю.