Безупречный друг

– Майку подарил Варьке на память, а руки – это я боксировал по книжке, у нее в сарае, к армии готовлюсь. – Сказал я.

– Ты меня доконаешь. – Вздохнула мама. – Оденься и быстро обедать, уже выходить, а ты голодный!

Думаю, любому, не растерявшему до конца остатки человечности, понятно, что есть в тот момент я не мог. Я много раз закрывал лицо руками, чтоб не заплакать и зажимал рот, чтоб не заорать. Что произошло? Почему я так неистово набросился на Ивара? Откуда во мне было столько злости в тот момент? Как непонятно с чего взявшийся гнев настолько завладел моим сознанием и телом? И, почему я, идиот сраный, придя в себя, не кинулся вымаливать у него прощения, а выдержал свою трагикомедию до конца?

Ехать теперь я никуда не хотел. Поездка, которая обещала быть нашим с Иваром приключением, обернулась тяжелой бессмысленной повинностью. Я не хотел добираться до дяди Вити, не хотел искать Витьку, и впервые за эти два года почувствовал, что брат давно мертв. Вся эта затея имела смысл лишь, когда Ивар был рядом, а теперь я потерял его навсегда. Безусловно, была мысль, сказаться больным и отменить поездку, но это в купе с моим голым торсом и разбитыми руками, могло вызвать ненужные подозрения, чего я категорически не хотел. И мы поехали. Сели в автобус, я закрыл глаза и сделал вид, что сплю. Мама всю дорогу тактично молчала.

Дядю мы застали дома одного. Естественно, никаких признаков его сосуществования с кем-либо не наблюдалось. Проще говоря, Витька здесь никогда не появлялся. Да мне уже было все равно. Я потерял Ивара, а он мне был больше, чем брат. «Интересно, что сказал бы Денис о своем великом друге Сереже, если бы узнал об этом вопиющем избиении лежачего?» От этих мыслей не хотелось жить. Всю ночь я не спал, бесконечно перебирая сюжеты моего внезапного выпрыгивания под поезд или падения на асфальт с высоты музыкального училища, после того, как они откажут мне в поступлении к ним. И все вокруг будут плакать, не зная, какой я жестокий подлец! Мама и папа потеряют последнего оставшегося сына. Династия купцов, священников и поэтов прервется, а Варя так и останется старой девой до конца своих древних дней, поливая мою могилу слезами.

– А что с Витькиной квартирой? Ну, которую ему дед купил? – Зарядил я с порога кухни, едва продрав глаза.

Удивительно, как много можно позволить себе, оказавшись подлецом. Я заклеймен, и мне теперь ни к чему сантименты. Я в праве прямо и грубо выражаться, не оглядываясь на то, что скажут люди. А что им, собственно, говорить? Мерзавец – он и есть мерзавец.

– Я ее сдаю. Вот откуда и деньги. – Сказал дядя.

«Тошнит от их доброжелательности» – Подумал я, сжав губы.

– Пойду, пройдусь.

– Куда ты, мы же вместе в училище собирались. – Сказала мама.

– Нет, мам, шансы один на миллион, что меня возьмут, не хочу публичного позора. Ты пообщайся с дядь Витей, а я сам схожу. – Сказал я.

Мама больше не настаивала, и я улизнул из дядиной квартиры. Одолеваемый печальными мыслями, я побрел в сторону автовокзала. Что я там искал увидеть? Не знаю. Но увидел – Ивара. Он сидел в зале ожидания в моей футболке, с умытым лицом, на котором не было крови. Прямые слегка расставленные ноги, чуть сгорбленная ровная спина, руки, сложенные в замок, положенные на колени и опущенная голова, не то рассматривает свои кисти рук, не то спит. Как он был прекрасен в этот миг! Ни тени злобы или мелочности. Идеальный торс. На мне эта футболка смотрелась не так! Мои руки похолодели, ноги подкосились и, бьюсь об заклад, я грохнулся бы в обморок, как мешок с картошкой, если бы ни желание искупления. Я подошел и сел рядом.

– Привет. – Сказал он, повернувшись ко мне, под обоими его глазами красовались два больших синяка, выдававшие недавнее избиение.

– Привет. – Ответил я.

Мы помолчали минуты три.

– Извини. – Сказал я.

– Ладно. – Ответил он.

– Я не знаю, что на меня нашло. Не знаю! Может нервы сдали, а ты под руку попал.

– Ничего. – Сказал он.

– Почему ты не остановил меня?

– Не знаю. Не хотел с тобой драться, наверное.

– Где ночевал? – Спросил я.