Безвременье

Потеря сознания — и вечный сон.

Сон... Провалиться в сон... Уйти в сон... Зачем? Так легче... По заказу — в сон? Сны приходят сами, их нельзя заказать.

Сердце выскакивало из груди, в ушах бухало и звенело, в глазах мельтешило, раздваивалось, сдвигалось, смещалось. Путались местами непонятные предметы, металлические горы шевелились, наваливаясь на Прова со всех сторон. И уже одна только узенькая тропинка-лазейка оставалась перед ним, прямая и светлая, как луч прожектора или лунная дорожка на тихой, спящей реке.

А впереди действительно что-то светилось! Окно? Открытая дверь? Пров дотащился до этого спасительного света. Открытая дверь... Пар валил из нее, шло тепло. Пров почувствовал, что он замерз, и, хватаясь непослушными руками за косяки, вошел, чуть ли не вполз.

 - Пьянь, — сказал кто-то. Но Пров не обратил на это внимания и огляделся непонимающе, часто задышал, выпрямился.

У прилавка, где давали колбасы и балыки, понятное дело, толпился народ. Время от времени весьма довольные и раскрасневшиеся граждане и гражданки с потяжелевшими авоськами и портфелями отделялись от общей толчеи и устремлялись к стеклянным дверям . Еще бы! Им было куда спешить: до Нового Года оставались считанные дни. Пров отрешенно стоял у огромного, заиндевелого окна, созерцая эту извечную сутолоку людей у кормушки. Вообще-то это был не магазин, а так называемый новомодный "Стол заказов" и, чтобы оправдать хоть как-то такое название, здесь имелись еще два оконца с надписями: "Реставрация предметов искусства" и "Фотореставрация", возле которых зал зиял завидной пустотой. И это тоже было понятно: искусство подождет, желудок — нет.

Пров уже довольно долго приглядывался к старичку, пламенеющему коротко стрижеными рыжими волосами за последним стеклом. Он вел себя довольно странно. Не обращая ни на кого внимания, он иногда выводил приятным баритоном что-то вроде "ту-ру-ру-ру-у-у" и взмахивал руками как дирижер, одним словом, был чем-то увлечен и чрезвычайно занят. Надо было подойти поближе, тем более что у Прова к нему было дело. Маленькая табличка на подставке сообщала, что посетители имеют удовольствие видеть фотомастера Мара, в настоящей момент несомненно сочиняющего "Богатырскую симфонию", никак не меньше, о чем свидетельствовали кипы нотной бумаги с довольно объемистой партитурой.

Фамилия или имя (странно как-то: ведь полагалось писать фамилию, имя и отчество) показались Прову знакомыми. Или просто ассоциации какие-то возникли не то с академиком Марром, не то с классиком Марксом?

— Ту-ту-ру-ру-ру! — снова пропел мастер и что-то записал в партитуре валторн, кажется.

Вот это да! Тут рядом колбасу дают, а он сидит себе и сочиняет симфонию! Да это же просто реликт какой-то! И пишет прямо на слух... Загляденье. Молодец.

— Извините, Мар... э...э..., не знаю вашего имени-отчества, что прерву, так сказать, канву мелодии, — решил подать голос Пров.

— Да уж просто Мар. СТР сто тридцать семь — сто тридцать семь, если хотите. Шучу, конечно.

— Не трудно вам вот так, без инструмента?

Тот взглянул на Прова поверх очков укоризненно-устало: ну сколько можно объяснять! Могу без инструмента!

— А вы уверены, что нота "до" будет действительно соответствовать ноте "до" на рояле? — все же настаивал Пров.

— Будьте уверены, — сердито ответил старичок и сухонькой ручкой снял очки. — Только не на рояле, а на фоноскопе Вселенной. Чем могу быть полезен?

В его тоне сквозило явное желание поскорее избавиться от назойливого посетителя.

— Видите ли... У меня есть несколько фотографий одного старого дома. Очень дорогих для меня фотографий. Хотелось бы получить другие, более подробные проекции. Так сказать, ретроспективный взгляд в молодость... Вот, пожалуйста.

— Понимаю, понимаю... — принялся рассматривать фотографии мастер. — Дом, разумеется, снесен?

— Да, уже лет десять тому.

— Что сейчас на его месте?

— Улица. Точнее, поворот асфальтированного шоссе на Средне-Кирпичной.

— Дом принадлежал вам?

— Нет. Какое это может иметь для вас значение?

— Большое. Так чей был дом?

— Моей любимой женщины. В прошлом.

— А не в будущем? — переспросил фотомастер.

— Как это? — удивился Пров. — В прошлом, конечно.

— Это меняет дело. Тут,  я вижу, у вас и внутренний вид комнат... Их... тоже реставрировать?

— Желательно.

— А здесь, конечно, она, ваша любимая женщина. Два снимка с интервалом... судя по часам, попавшим в кадр, пять минут.

— Да, — коротко буркнул Пров. Похоже, ему задавали много лишних вопросов.

— Это меняет дело, — снова с каким-то непонятным удовлетворением произнес фотомастер Мар. Пров еще толком не видел до сих пор его глаз. Когда же он поднял их вдруг на посетителя в упор, большие, серые, но невероятно колючие, Прову показалось, что он проваливается в пустоту. Не сводя с Прова этого взгляда, Мар, он же какой-то СТР, добавил серьезно:

— Проше восстановить все это в натуре.

Отвернувшись невольно и поэтому злясь, Пров отупело соображал, как ему понять последнюю фразу. Как издевательский отказ? Как вид явного и потому вполне простительного в таком возрасте слабоумия? Одно слово — композитор...