Беззаветность исканий

«В моей жизни прочтение Лермонтова, — написано в одной из работ — ступень вверх. Он заставил меня перестрадать вместе с ним все. Я стала жить в Лермонтове, в его системе оценок». «Он заглянул в мой ум, в мою душу, — пишет девятиклассница о Толстом, — как никто, даже я сама, никогда не смогла бы заглянуть. Роман «Война и мир» открывает нам самих себя», «У него, — читаю я о Баратынском в другом сочинении, — я нашла такие строки, что поразилась, как это мог написать человек, живший более века назад, так обо мне, о наших насущных вопросах». «От героев произведений, — размышляет другая ученица, — ждешь гораздо большего, нежели от простого человека: решения каких-то своих проблем, ответов на важные вопросы. Потому-то я и бываю так рада, просто вчитываюсь в каждую строчку; когда вдруг узнаю, что не только я, но и еще кто-то живет и волнуется моими волнениями, когда я чувствую, что образ мыслей героя книги мне очень понятен, потому что я сама так мыслю».

Это — по-разному выраженное, разными примерами подтвержденное — во всех сочинениях. В литературе, не только современной, но и прошлого века, ищут себя и открывают себя. Даже в книгах о вчерашнем дне волнует то, что созвучно дню сегодняшнему. И прежде всего ищут в книге ответы на основные, краеугольные вопросы духовного бытия, нравственного самосознания.

«Конечно, нас волнуют больше те проблемы, которые перекликаются с нашей жизнью. Вопросы, главные вопросы жизни, теперь, как и раньше, так же остро стоят перед нами (только в другой, может быть, форме): цель жизни, место человека в ней, достижение цели, человечность. Эти глобальные проблемы человечества решают многие герои классических произведений».

«Сейчас у меня такой возраст, когда хочется объять все необъятное, хочется понять и узнать все и всех, но почти всегда получается, что скользишь только по поверхности, хватаешь верхушки, а глубины нет. И если мне это удалось хоть в какой-нибудь мере преодолеть, то только благодаря Чехову. Он открыл мне ту глубину, которой мне всегда не хватало. Через его рассказы, через его драматургию смотришь на жизнь и на людей совершенно другими глазами».

«Каждый раз, когда мне было плохо, по-настоящему плохо, когда дисгармония проявлялась не в чьей-то чужой жизни, а в своей личной, когда отрицание не доставляло наслаждения, а было нестерпимо мучительно, когда оно становилось не маской, а сутью, я шла к «Войне и миру» и «Анне Карениной». Только там я находила единое целое, весь мир. Только там я могла обрести столь необходимое мне утверждение гармонии».

«Проблемы счастья, личности и общества, гармонии личности, поиски смысла жизни, проблемы взаимоотношений человека с людьми мучают меня, связывают, ответа на них я не могу найти, лишь новые и новые появляются. И, не видя разрешения проблем, переживая от боли, мук и пытаясь найти ответы, все чаще перечитываю в последнее время Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Толстого, Чехова, Бунина».

В речи на III съезде комсомола В. И. Ленин говорил о том, как нелегко, как мучительно входит в жизнь новая нравственность: «Надо, чтобы все работали по одному общему плану на общей земле, на общих фабриках и заводах и по общему распорядку. Легко ли это сделать? Вы видите, что тут нельзя добиться решения так же легко, как прогнать царя, помещиков и капиталистов». «Сразу общего труда не создашь. Этого быть не может Это с неба не сваливается. Это нужно заработать, выстрадать, создать. Это создается в ходе борьбы».

Заработать, выстрадать, создать.

Выстрадать. За несколько месяцев до выступления на III съезде комсомола Ленин употребил слово это в книге «Детская болезнь «левизны» в коммунизме»: «Марксизм, как единственно правильную революционную теорию, Россия поистине выстрадала

...»

И тут же Ленин говорил о «беззаветности исканий» передовой мысли России.

Беззаветность исканий. Передовая мысль России (литература в том числе) завещала нам не только найденное, обретенное, открытое. Но прежде всего сам пафос искания, обретения, открытия. На XXV съезде партии говорилось о нравственных исканиях современного советского искусства. Разве не наследуют, не развивают эти нравственные искания ту беззаветность исканий, о которой говорил Ленин?

«Мне кажется, что даже и не через сто лет, а гораздо скорей, — писал пятьдесят лет назад в одном из писем М. Горький, — жизнь будет несравненно трагичней той, коя терзает нас теперь. Она будет трагичней потому, что — как всегда это бывает вслед за катастрофами социальными — люди, уставшие от оскорбительных толчков извне, обязаны и принуждены будут взглянуть в свой внутренний мир, задуматься — еще раз — о цели и смысле бытия. Таковых людей народится неисчислимо более того числа, какое ныне существует на земле... Вообразите, что будет, если десятки и сотни тысяч людей воспылают страстью догадаться не о том, как удобнее жить, а о том — зачем жить»[1].