Беззаветность исканий

«Раскольников идет убивать, вооружившись своей теорией-идеей, разрешающей «кровь по совести». Гуськов также, совершив такой страшный шаг, ищет себе заступы, оправдания, пытается еще за что-то зацепиться, спасти себя. «Это все война, все она, — снова принялся он оправдываться и заклинать. — Мало ей убитых, покалеченных, ей еще понадобились такие, как я. Откуда она свалилась — на всех сразу! — страшная, страшная кара. И меня, меня туда же, в это пекло, — и не на месяц не на два — на годы. Где было взяться мочи, чтобы выносить ее дальше? Сколько мог, я дюжил, я ж не сразу, я принес свою пользу. Почему меня надо равнять с другими, с заклятыми, кто с вреда начал и вредом же кончил? Почему нам уготовлено одинаковое наказание? Им даже легче, у них хоть душа не мается... Я же не власовец какой-нибудь, что против своих двинулся, я от смерти отступил. Неужто не зачтется?!» Гуськов ищет оправдания, обманывает сам себя, скрывает, причем от себя, истинную суть своего антигражданственного, античеловеческого преступления».

«Гуськов не мог простить людям, живущим открытой, честной жизнью, свои обиды; он ненавидел людей и тянулся к ним одновременно. Однажды Гуськов отправился в дальнюю деревню, где его не знали. Но, подойдя к деревне, он вспомнил, что сегодня праздник, люди с того берега веселятся сегодня. И страшная ненависть к людям обожгла его. В человеке проснулся зверь, проснулся, чтобы не засыпать больше».

И очень четко определяют ученики первопричину дезертирства, то, с чего началось преступление Андрея Гуськова.

«Его приход, а точнее, побег с фронта приносит страдания и ему, и его близким. Почему? Потому, что он преступил через свою совесть, через интересы своей Родины, через товарищество, через долг Он посчитал себя выше, достойнее тех миллионов солдат, которые проливали в то время кровь на фронтах и так же, как и он, мечтали о возвращении домой, о жене, о детях. Но имели ли они на это право? Ведь шла война, кровопролитная война за Родину, а это значит и за дом, жену, детей. Те миллионы посчитали — нет, а он, Андрей Гуськов, посчитал, что он вправе, и самовольно устроил себе отпуск, а это не могло остаться без последствий».

«Приказ: на фронт. Но Гуськов еще раньше сказал себе: «Все. Теперь пусть воюют другие». И поехал домой, тайком, сознавая, что нет ему места среди людей». В нем победил эгоизм. Ведь если бы каждый солдат сказал себе, так же, как он, что было бы тогда? Ему хотелось домой, он боялся, он устал. Но ведь все устали, всем хотелось домой. Но ведь потому-то и спасли свои дома люди, что их не было дома. А Гуськов не хотел знать ничего, кроме своих желаний. И в результате: «Живые там, он — здесь», — говорит о нем Настена, Он уже не живой, он не полностью человек. Даже по-волчьи выть научился».

Андрей Гуськов сбежал с этой единственной дороги, которая вела к дому. Он хотел выбрать путь, что покороче. Но окольная дорога оказалась не то что дальней. Она не к дому, к пропасти привела. И расплачиваются за все отец Андрея, жена его и его так и не родившийся ребенок. И сам Гуськов, тем, что перестал он быть человеком.

Но почему Настена, жившая, как и все, верой в победу и работой для победы, помогает скрываться своему мужу-дезертиру?

«После их встреч, когда Андрей угрожает ей, она одной фразой разбивает его страх: «Да разве не жена я тебе?» Вместе, так уж до конца».

«Но что делать с безудержной женской любовью, которая, однажды вспыхнув в сердце, никогда не потухнет, которая еще подогрета тремя годами мучительного ожидания мужа и восемью годами страстного желания материнства, тоски по материнству?»

«С детства Настена не видела счастья, но она ждала его, счастье чудилось ей везде. Не обрела его Настена и в замужестве. Вся беда была в бездетности. «Бездетность и заставила Настену терпеть все». Виноватой в своем доме Настена считала себя. Нередко Андрей поднимал на жену руку, но Настена сносила все. Последний год перед войной они прожили иначе. Но началась война, ушел Андрей, а Настене осталось только ждать и терпеть все. Зла на него она не держала, жила в ту тяжелую пору лишь мыслями о муже, была у нее единственная надежда: «Лишь бы вернулся Андрей». И Андрей вернулся. Но пришел он не той дорогой, какой ожидала она его. Вернулся муж, и принимать его надо было таким, каков он есть. Да она и не мыслила иначе. Настена считает виноватой себя: «Если бы не я — этого, может, не случилось бы». Настена не могла предать его теперь, предать человека, который — думалось ей — из-за нее одной совершил преступление».