Безжалостный

– Эй, Дейвена, ты такая взрослая и красивая. Когда успела?

Дейвена нервно улыбается, не зная, что и сказать. Когда она улыбается, на щечках появляются ямочки. Ушки у нее аккуратные и гладкие, словно коричневое стекло.

Трей стреляет в нее дважды, и она, уже мертвой, падает через скамеечку для ног, лицом в пол, попой в воздух, юбка вскидывается, открывая трусики.

Хотя слова «достоинство» в моем словаре еще нет, я знаю, что это нехорошо. Я хочу стянуть ее юбку вниз, положить Дейвену на пол, на спину, убрать волосы с ее лица.

Странно, я не думаю, что она мертва, в тот момент не думаю. Это говорит о том, что я бунтую против неизбежности смерти.

Я не хочу, чтобы Дейвена выглядела так по-дурацки и непристойно, потому что на самом деле она умная и воспитанная. Но, как бы мне ни хотелось привести ее одежду в порядок, я не могу сдвинуться с места.

Выстрелы вызывают крики удивления в других комнатах.

Некоторые люди пытаются убежать. Но Трей пришел с двумя друзьями. Они врываются через дверь черного хода на кухне, через дверь в столовой.

Люди кричат, но сельский дом расположен слишком далеко от соседей.

Мой отец, который тоже в гостиной, должно быть, понимает, что время действенного сопротивления быстро уходит. Он хватает восемнадцатидюймовую статуэтку крестьянского мальчика и его собаки и бежит к Трею, замахиваясь статуэткой, чтобы огреть ею младшего брата, как дубинкой.

Трей стреляет ему в лицо. И стреляет еще дважды, когда отец, уже мертвый, лежит на полу.

Я все это наблюдаю, потом отворачиваюсь.

У детей есть способ справляться с психологическими травмами. Следуя ему, я говорю себе, что с отцом будет все в порядке, пока не приедет «Скорая помощь». Потом фельдшеры увезут его и кузину Дейвену в больницу, где они оживут в мгновение ока – оживут, поправятся и скоро вернутся домой.

В мгновение ока. Все хорошее случается в мгновение ока. Об этом говорит любая сказка.

Никто не убегает через окна, прежде чем трое стрелков берут дом под контроль.

Всех сгоняют в гостиную и столовую. Заставляют сесть на пол, стулья, диваны.

Трей вновь подходит к Юэну, требует показать, где сейф, в котором хранятся несуществующие золотые монеты.

Юэн предлагает отвезти Трея в городской магазин и открыть сейф, единственный, который находится там.

Трей думает, что не стоит ему уезжать от сокровищницы Мидаса, спрятанной в этом самом доме.

Я не вслушиваюсь в их спор, я еще слишком многого не понимаю, как и положено обыкновенным детям, и все же чувствую, что Трей не верит в существование сокровищницы. Он выдумал эту историю, чтобы втянуть в это дело своих дружков.

Если на то пошло, намерение у него одно – убить нас всех. Какая-то атавистическая часть моего мозга, в которой живет опыт прошлых поколений, заставляет меня признать, что двое уже мертвы и скоро будут убиты остальные.

После убийства Дейвены и моего отца мужчинам, которые пришли с Треем, терять больше нечего. Как сообщники и похитители, они уже кандидаты на смертный приговор или пожизненное заключение.

Потом полиция установит, что все трое находились под действием метамфетамина и жаждали насилия.

В раздражении Трей разбивает прикладом лицо Юэна, потом стреляет ему в живот.

К этому времени я уже не отворачиваюсь от происходящего. Я очень напуган, но по какой-то причине чувствую, что должен все видеть.

Трея больше не интересует сокровищница с монетами, которой не существует. Он – Судьба и, изображая из себя змея, который, забравшись в курятник, переползает от яйца к яйцу, он переходит от одного сидящего родственника к другому.

Приветствует каждого по имени, иногда произносит грубое слово или делает неприличное предложение, кого-то удостаивает комплимента. Независимо от того, что говорит, убивает каждого.

В том, что произошло в этом деревенском доме, я хочу отметить два необычных момента. Первый – даже после первых убийств в гостиной достаточно людей, чтобы броситься на Трея и скрутить его, прежде чем он сможет застрелить их всех, однако никто не предпринимает такой попытки. Они видят, как он убивает их одного за другим, в том порядке, в каком они сидят, кто-то плачет и молит о пощаде, кто-то тупо смотрит перед собой, но они не оказывают сопротивления.

Мы видели, как такое случалось в последовавшие за убийством семьи Дюран двадцать восемь лет, но в тот вечер – это впервые, это феномен.

Все жертвы настолько не верили в существование реального Зла, что, столкнувшись лицом к лицу с его представителем, оказались не способны признать свою ошибку?

Или они смогли узнать Зло, но не смогли поверить, что сила, противостоящая Злу, всегда наготове, чтобы помочь им вступить в борьбу и выжить?

Возможно, взращенный нарциссизм нашей эпохи лишает некоторых способности представить себе свою смерть, даже когда пуля уже вылетает из ствола.

Второй момент связан со мной: я выживаю. Как я выживаю, объяснить легко. Почему – выходит за пределы моего понимания.

После того, как я становлюсь свидетелем еще трех убийств, страх полностью покидает меня. Я знаю, что должен делать.

Я не убегаю. Не прячусь. Такие мысли не приходят в голову.