Беззвездное море

Достает оттуда квадратную шкатулку, сдувает с нее пыль и пепел, протирает платком, вынутым из кармана, и только потом передает Дориану.

Дориан, озадаченный, берет шкатулку.

Шкатулка на вид красивая, вырезана из кости с золотыми инкрустациями в виде изящных узоров. Поверху у нее – скрещенные ключи, окруженные звездами. Боковины украшены врезными пчелами, мечами, перьями и одной золотой короной.

– Давно ли она у вас? – спрашивает Дориан трактирщика. Тот улыбается.

– Очень, очень давно. Только сделайте одолжение, не просите меня точно указать срок. У меня нет в заводе часов.

Дориан все рассматривает и рассматривает шкатулку. Ощущение от нее в руках – тяжесть и основательность.

– Вы сказали, ваша жена просила мне это отдать, – говорит он, и трактирщик кивает. Дориан пробегает пальцами по изображению фаз лунного цикла, которым инкрустирован край шкатулки. Полная луна, луна на ущербе, затем новолуние, растущая луна и опять полнолуние. Как любопытно. Нет ли тут связи между реальностью и историей про постоялый двор? – Послушайте, так ваша жена – Луна?

– Луна – это камень в небе, – посмеиваясь, отвечает трактирщик. – А моя жена – это моя жена. Мне жаль, что ее сейчас нет с нами, ей хотелось бы вас увидеть.

– А уж как мне хотелось бы увидеть ее. – говорит Дориан и снова принимается рассматривать и ощупывать шкатулку.

Крышки, похоже, у нее нет. Золотые мотивы повторяются вдоль каждой из сторон, и никакого следа петель или шва. По каждому краю луна прибывает и убывает, снова и снова. Дориан проводит по краям своими не оттаявшими вполне, еще нечуткими пальцами, гадает, как скоро луна спрячется, и тогда жена трактирщика снова окажется здесь, нащупывает что-то – и настораживается.

Одна из инкрустаций полной луны на, как он полагает, верхней части шкатулки имеет углубление, шестигранную вмятину, спрятанную в округлости луны, которую он чувствует, хотя разглядеть не может.

Это не замочная скважина, но как бы форма, внутрь которой можно что-нибудь поместить.

Как все-таки жаль, что с ним нет Закери! Прежде всего потому, что тот мастак в подобных головоломках, но, впрочем, и по множеству прочих причин.

Чего ж тут недостает, думает он, оглядывая шкатулку. В пространстве между золотыми узорами можно рассмотреть сов и кошек, звезды и очертания дверей. Дориан вспоминает истории из “Сказок и судеб”. Кого из персонажей здесь нет, а без него историю не сложить?

И вдруг его озарило.

– А нет ли у вас тут мыши? – обращается он к трактирщику.

Тот какой-то момент смотрит на него недоуменно, а потом улыбается и говорит:

– Пройдемте со мной.

Дориан, уже почти отогревшийся, кивает и поднимается на ноги, а шкатулку ставит на столик у кресла.

– Видите ли, этот постоялый двор находился когда-то совсем в другом месте, – объясняет трактирщик, ведя его через холл. – В стенах его мало что изменилось, но однажды я заметил своей жене, что немного скучаю по мышам. В прежние времена они имели обыкновение прогрызать мешки с мукой и пакетики с травами, которые я добавляю в чай. Тогда это приводило меня в бешенство, но когда мышек не стало, я понял, что мне их недостает. И тогда жена принесла мне вот этих.

Он останавливается у шкафчика, втиснутого между двумя высокими книжными шкафами, и открывает дверцу.

Полки внутри заставлены серебряными мышами, одни танцуют, другие спят, третьи грызут крошечные ломтики золотого сыра. Одна из мышек заносит над головой золотой меч. Это мышь-рыцарь.

Именно эту фигурку Дориан вынимает из шкафа. Повертев ее в пальцах, видит, что стоит она на шестигранном основании.

– Вы позволите? – спрашивает он трактирщика.

– Ну, конечно, – говорит тот.

Дориан несет мышиного рыцаря к креслу у камина и аккуратно вставляет его в углубление на шкатулке, в то, что скрыто в изображении полной луны. Совпадает один в один.

Поворачивает фигурку по часовой стрелке, что-то внутри щелкает, и тайная крышка обнаруживает себя, подскочив.

– Ха! – радостно восклицает трактирщик.

Сняв мышиного рыцаря с крышки, Дориан ставит его на столик рядом со шкатулкой.

Поднимает крышку.

Там, внутри, бьется человеческое сердце.

Закери Эзра Роулинс, когда был совсем юн, любил играть с кристаллами, которых у его матушки имелась обширная коллекция: вглядывался в них, подносил к свету, разглядывал вкрапления, трещины и раны, нанесенные и залеченные временем, воображал, что в его ладонях – целые миры, заключенные в камень, целые царства-королевства.

Но даже вселенные, рожденные когда-то его воображением, ничто по сравнению с чередой хрустальных пещер, по которым он следует сейчас, освещая себе факелом путь, с совой, что сидит у него на плече, вцепившись когтями в свитер.

Когда он раздумывает на перекрестках, куда свернуть, сыч улетает вперед, на разведку. О результатах доносит невразумительно, моргает, растопыривает перья и ухает. Закери делает вид, что понимает его, хотя, по чести сказать, ничего он не понимает, но, тем не менее, они все-таки кое-как продвигаются. Саймон предупредил его, что до моря далековато, но не подумал упомянуть, что тропа такая темная и извилистая.