Биарриц-сюита

Артем полностью переключился на заботу об Оле, она носила его ребенка, она была его жена и отношения у них стали ровные, можно даже сказать, хорошие, они вечером сидели за столом, разговаривали, мать успокоилась. А Артем раз и навсегда отогнал от себя мысль, что, "вдруг ребенок не его". Мысль эта мелькнула, но… лучше было об этом не думать. Мать как-то быстро привыкла к Оле. Хлопотала вокруг нее, потчевала соками, называла "Олечкой". Вот раньше у нее была "Леночка", а сейчас "Олечка", а он… получалось ни при чем. Женщины ладили, хотя Артем всегда удивлялся, как такое возможно. Оля, с матерью продавщицей и его мать, московская рафинированная снобка? Его мужскую неразборчивость поняли бы многие мужики: Оля была исключительно красивой, тонкой, стройной бабой, даже не без спокойного, неброского обаяния, но для мамы-то… С другой стороны: Оля была его жена, а "жена Цезаря…" и так далее… Теперь она родит им ребенка… Для матери этого было, странным образом, достаточно. Артем помнил, как в пору его относительно веселой ранней юности, когда он не ночевал, или возвращался под утро, мать всегда спрашивала, где он был, а он нагло отвечал, что с девушкой. И тогда она разражалась типичным пассажем о том, что "негоже растрачивать свое семя…". Артема коробило от ее псевдо-библейской риторики, где просвечивали глупость и ханжество. Он нарочно доводил ее до белого каления цинизмом, мать принималась плакать, а он мучился угрызениями, оправдывая ее тем, что мать – человек несовременный, консервативный, со своими ценностями и принципами, что он – ее единственный близкий человек, и поэтому не имеет права ее ранить.

Оля родила преждевременно, на шестом месяце. Малюсенькая девочка не могла дышать и умирала. Артем и мать звонили друзьям заграницу, им срочно выслали специальное лекарство для таких недоношенных детей, Артем ехал с матерью в аэропорт, к рейсу из Америки, и кто-то из экипажа передал им лекарство. Потом ночью он мчался на своей машине в больницу. Девочка выжила. Слабенькая, болезненная, невероятно отстающая в развитии, требующая специальных забот, особого внимания, интенсивной реабилитации. Он все забыл, носился с дочкой, баловал, лелеял, потакал ее капризам. И теперь она, его сокровище, сидела с ним рядом. Он вез ее в Биарриц.

Артем так задумался, что даже не заметил, что они сели. Самолет быстро катился к вокзалу. Минут через десять-пятнадцать они выйдут в город, подождут свои чемоданы и увидят Марка, известного виолончелиста, старого папиного друга по консерватории. Он уже 30 лет живет в Биаррице. Марк их встретит и отвезет домой. Артем принялся думать о том, что надо будет им с Асей сразу идти в магазин покупать продукты и налаживать хозяйство. Лишь бы машина сразу завелась. Вдруг сел аккумулятор.

Люди, стоящие с ним рядом в проходе, приехали в отпуск, а Артем приехал домой. Небольшая двухкомнатная квартира на краю города, недалеко от пляжа теперь и была его домом, в Москве дома не было, и это было печально. Артемом овладела тревога, которую ни в коем случае не должна была заметить Ася.

–Пап, ну когда мы пойдем?

– Ась, ну ты же знаешь… там что-то связанное с центровкой самолета.

– Ой, мне тут так надоело. Я хочу быстрее выйти. Когда мы пойдем, ведь никого уже впереди нет.

– Ась, ну что ты, как маленькая. Ты все взяла?

– Пап, а нас дядя Марк будет встречать? Он к нам в гости придет вечером?

– Да, встретит, как всегда. Нет, я не думаю, что он сегодня придет. Мы должны устроиться. Завтра воскресенье, и мы с ним, наверное, увидимся.

Через какое-то время Артема и Асю уже обнимал крепкий пожилой, бородатый мужчина, небольшого роста. Оживленно переговариваясь, они все пошли к стоянке. Было утро и солнце было совсем нежарким, морской бриз приятно щекотал лицо. «Как у нас хорошо тут!» – подумал Артем. Машина остановилась около их дома, Артем пригласил Марка зайти, но Марк, как он и думал, отказался. Они с Асей поднялись в квартиру.

Ася