Библия бедных

– А я тебе сейчас прочитаю! Тут как бы про нас немного, а буквы я вписал от руки.

Они вошли в бар. Толстый Спарки достал армейский нож с коричневыми пятнами и показал бармену. Бадди сплюнул. Бармен понял, что игра окончена, и выдохнул:

– Гуляете, ребята! Ну, гуляйте.

– Ты как солнце, как луна, – сказал Зацовер. – Изменчив, но неизменен.

– Знаешь, как это было? – сказал Энди, – Я понял, что я бездарный бездельник. Что ничего не было и не будет. Я потратил жизнь на автобусные билетики. Пока все зарабатывали шиши и умирали от рака, я притворялся великим русским писателем. Я понял это, закурил, сел на кухне и включил телевизор, просто чтобы что-то сделать. Всплыл ухоженный мужчина и сказал, что Штаты – дрянь. Он сказал – «стратегический партнер», но по ухмылке было понятно. Потом показали попа, мента и президента, играющего с другим президентом в бильярд. Все было обычно и ежедневно, но я хорошо помню каждый жест. Я сидел, смотрел на этих довольно убогих угнетателей, я даже засмеялся разок – меня тогда звали иначе, но дураком я был точно таким же.

– И что же?

– А потом я решил – а ну все в печь! Я хочу писать и буду. Хочу и буду. Потому что в мире должно быть место для людей, которые хотят и будут, хотят быть счастливыми и будут ими. Какую-то непристойность я сейчас сказал. Ну да ты тоже писатель, поймешь.

4. Однажды все остались совсем одни, вообще ни души. Энди Свищ торчал в туалете и придумывал роман про Спарки и Бадди. Таисия надела самое красивое платье, расписанное нездешними треугольниками, и пошла в магазин за водкой. Зацовер открыл форточку, нюхал ветер и думал разные вещи. Он крутил на изнанке век самое любимое кино и плакал, когда героям становилось плохо. Потом по векам шли титры и конец. Зацовер вспомнил, как умерла жена, и очень долго вспоминал это, вспоминал и вспоминал, и превращал в кинофильм, в монтаж, в оркестр, в титры и конец, и что-то в нем освобождалось.

Но загремела дверь, в нее бились какие-то непонятные люди, а потом они как-то попали внутрь всего – Зацовер увидел, как из реальности торчат растрепанные доски, похожие на буквы – люди в черных вонючих носках на лице положили его губами в пол, несильно ударили по голове и закрыли форточку.

– Идите в ад! У нас сортир на одного! – кричал на заднем плане Энди Свищ, а потом вломились и к нему.

5. Однажды несколько людей окружили человека, а тот был связан.

– Подпишите этот текст.

– И чего? Мы будем свободны?

– Вы сможете уйти. А ваш друг сможет остаться.

Энди прочитал. Он долго читал и стал серьезен.

– Тут много неподходящих букв, – сказал Энди. – Знаете, ребята, это главная беда: много неподходящих букв.

Упала пауза, и, пока молчали, Энди медленно опускал и поднимал ресницы.

– Подождите немного. Надо собраться с мыслями. Можно жахнуть чего-нибудь? Может, музыку включите? Какой-нибудь рок.

– Здесь не филармония.

Энди улыбнулся и откинул голову.

– Жаль. Я хотел, чтобы было немного иначе. Ну что ж. Отвяжите мне правую руку.

Энди кашлянул, размял кисть, оттопырил средний палец и медленно, с удовольствием произнес:

– Хуй соси, сатана, моя душа подороже!

6. Однажды в комнате было только одно окно, заколоченное досками.

У окна стоял чин.

– Вы надолго сядете или совсем умрете, мужчина, – сказал чин.

– Все может быть, гражданин начальник, – сказал небоскреб с человеческими глазами.

– Я вам не начальник.

– Кто же вы?

– Так… человек.

– Гражданин человек, я бы поспал.

– Дерьмо. Я принес кое-что. Читайте.

Небоскреб с человеческими глазами взял и начал.

Когда у Зацовера умерла жена, он пошел по улице.

– Ага, – сказал он. – Ага. Скоро лето. В белых и золотых тряпках девушки побегут. Голые ноги, голые животы. Могу теперь трогать животы. Могу быть заново, со второй попытки счастлив.

Зацовер ударился о здание, по большим глазам потекла кровь.

– Хватит, – сказал чин, – это стихи. И вещественное доказательство.

– Это никак не стихи. Вы ничего не знаете. Это моя жизнь, гражданин человек. Наверно, я совсем обессмыслел, из раза в раз рассказывая историю своей жизни, но я не вижу, чтоб какая-то другая история имела хоть корку смысла.

– Хватит.

– Да я уже закончил, спасибо, – сказал небоскреб с человеческими глазами. После этого его снова стали называть Зацовером. – Все хотел упомянуть, что один мальчик любит одну девочку, да не вышло. Запротоколируйте.

7. Красная белка села в какую-то машину, ударила кулаком в руль и включила музыку. Сумасшедшие пели очень тонкими голосами. Мотор гудел, в багажнике болтался чемодан денег, мимо двигались палки и полоски.

– Ну ладно, суки! – сказала красная белка. – Не конец.

Красная белка ехала далеко, от нее пахло водкой, машина виляла, позади был город, в котором ничего не осталось живого.

8. – Здравствуй, дядька Витька, – сказала Таисия, поклонилась в пояс пустому кинозалу и заплакала. – Я дура, дура, дура, вылезай. Какой из меня ангел. Какая из меня белка. Какая из меня женская роль второго плана.

Зал молчал. Вполсилы трещали лампы. Таисия поставила чемодан и села рядом.