Библия ядоносного дерева

Большинство выступавших рассказывали о славных временах предыдущего короля, Леопольда, который первым сделал Конго таким, какое оно сейчас. Поскольку в основном они говорили по-французски, миссис Андердаун коротко переводила мне, крепко держа меня за руку. Я не возражала, что она держала меня за руку, я одного с ней роста, и вид у меня не такой перепуганный, но мы могли потерять друг друга в этой толпе. А папа никогда не взял бы меня за руку – это не в его духе. Миссис Андердаун назвала меня бедным потерянным ягненком. Она поверить не могла, когда мы с папой появились без остальных. У нее челюсть отвисла до самой груди. Позднее, когда мы остались одни, она заметила, что, по ее мнению, отец не в своем уме, поскольку не думает о своих несчастных детях. А я заявила, что мой папа знает, что́ лучше перед Господом и наша привилегия – служить Ему. Ну, это ее просто изумило. Она тихоня, я не уважаю ее. Завтра они улетают в Бельгию, а мы отправляемся обратно в Килангу держать оборону, пока не приедет другая семья. Таков папин план. Преподобный Андердаун притворяется, будто не злится на нас.

После того как король и остальные произнесли речи, они торжественно ввели Патриса Лумумбу в должность премьер-министра. Вот его я точно вычислила. Он был худой, видный мужчина, носивший настоящие очки и маленькую бородку клинышком. Когда он встал, чтобы произнести речь, присутствующие замолчали. Во внезапно наступившей тишине было слышно, как река Конго плещет о берег. Казалось, даже птиц оторопь взяла. Патрис Лумумба поднял левую руку и словно сразу вырос дюймов на десять. Темные глаза сверкали белками. Улыбка у него была треугольная, как борода: кончики губ подняты кверху, а середина опущена. Я отчетливо видела его лицо, хотя мы и стояли далеко.

– Дамы и господа конголезцы, – сказал он, – которые боролись за победившую сегодня независимость, приветствую вас! – Толпа взорвалась радостными криками. – Je vous salue! Je vous salue encore! ^[52]

Патрис Лумумба просил нас сохранить в своих сердцах этот день, 30 июня 1960 года, навсегда и рассказать своим детям о его значении. Я не сомневалась, что собравшиеся на барже и на забитых людьми берегах реки сделают то, к чему он их призвал. Даже я, если у меня когда-нибудь будут дети. Стоило ему на секунду замолчать, чтобы перевести дыхание, люди разражались громкими криками и махали руками.

Сначала он говорил о «нашем равном партнере» Бельгии. Потом перешел к другим темам, отчего миссис Андердаун занервничала.

– На нашу долю выпало восемьдесят лет колониального правления, – перевела она и замолчала. Отпустив мою руку, она вытерла ладонь о брюки и снова взяла меня за руку.

– Что он говорит? – поторопила я ее, мне не хотелось упустить ни слова из того, что произнес Патрис Лумумба. Глаза у него горели. Я видела такие же у проповедников на молельных бдениях секты возрожденцев, когда в их взлетавших к небу голосах сливались благодать и гнев. Люди ликовали.

– Он говорит, что мы разорили их землю и использовали негров как рабов, пока могли делать это безнаказанно.

– Мы это действительно делали?

– Ну… Если иметь в виду бельгийцев в целом. Его разозлило то, что́ здесь говорили о короле Леопольде, который был дурным человеком, должна признать.

– О! – выдохнула я и прищурилась, чтобы лучше разглядеть Патриса Лумумбу. Я пыталась понять его слова и завидовала Аде, которой языки давались легче, чем завязывание шнурков. Надо было мне усерднее учить французский.

– Мы видели в городах les maisons magnifiques ^[53] для белых и разрушающиеся лачуги для негров.

– Ага, это я поняла без перевода! И он был прав, я сама это наблюдала, когда мы приехали к Андердаунам.